Кошка с Собакой 2 - [18]

Как-то, на заре туманной юности, когда слово стройотряд не было пустым звуком, нас, молодых студентов, отправили на забытый Богом приток Ангары помогать «стройке коммунизма». Прибыв на место, нас определили в разбитый барак и старший, долговязый и тёмный от загара и свежего воздуха, субъект, махнув рукой вдаль сказал:

– Сейчас пиздуйте за матрасами и одеялами. Там, у реки, домик коменданта, у него получите. Скажете, что в бригаду к Татарченко.

И мы попиздовали… Три городских парня, для которых окружающая действительность настолько диссонировала с привычным нам доселе миром, что в пору было запить, чем мы, к слову сказать, впоследствии с выше упомянутым Татарченко и занимались до самого окончания нашего трудового десанта. Но перед тем как двинуть на поиски коменданта, мы предусмотрительно заглянули в барак и увидели унылые ряды панцирных кроватей. Руководствуясь принципом наименьшего зла, выбрали себе места. Металлическая проволока, из которой были сплетены лежаки, торчала во все стороны. Для приведения кровати в порядок был необходим какой-нибудь инструмент. Инструмента у нас, ясное дело, не было, и мы побрели по разъезженной песчаной дороге, по которой туда-сюда сновали Уралы и Магирусы, в надежде найти помимо одеял и матрасов хоть какие-нибудь плоскогубцы.

Зашли в первое строение, попавшееся на пути. Это оказалась курилка, в которой молча сидели как будто вырезанные из старого дерева, морщинистые мужики в засаленных ватниках и тряпичных подшлемниках. Жёлтые каски висели на гвоздях вдоль стены.

– Всем привет, – бодро поздоровался один из нас.

Остальные тоже забормотали приветственные слова.

– О, молодёжь… – отреагировал кто-то из клубов табачного дыма.

– Мужики, нет плоскогубцев? – спросил я.

Повисла долгая пауза. Я не знал, что делать – повторить вопрос или просто уходить не солоно хлебавши. Наконец, когда я уже похоронил надежду на ответ, вдруг из дыма раздался голос:

– Так это ж пассатижи…

И опять повисла тишина. Табачный дым висел плотным туманом, как на картине Моне «Мост Ватерлоо» в Эрмитаже. Глаза уже начали привыкать и стали различимы детали, набросанные лёгкими импрессионистскими мазками. Кто-то из работяг сидел, закинув ногу на ногу, оперев руку с папиросой локтём о колено и обречённо глядя в пол. Кто-то, откинув голову к стене, добирал остатки сна. Кто-то просто безучастно смотрел перед собой и беззвучно шевелил губами, иногда сплёвывая на пол. Идентифицировать автора ответов не представлялось возможным, и поэтому мне пришлось обратиться сразу ко всем:

– А пассатижи есть?

И опять в ответ эта тишина… Но мы уже поняли, что для ответа этим людям нужно время. И наше терпение было вознаграждено:

– Так пассатижи, они ж в инструменталке…

И на этот раз тишина повисла окончательная.

Этот пример я привёл как иллюстрацию к своей фразе, что знаний достаточно и отрывочных, а собеседник должен быть умный. Ну, бог с ними с воспоминаниями, продолжим жить в настоящем…

В чём проявляется несовершенство мира? В идее собственной исключительности и невыносимости личных страданий. К себе с пардоном, к другому с выебоном. Или наоборот? Как раз из-за этого мир и совершенствуется непрерывно? Эволюция, борьба за выживание, прочие научные объяснения эгоизма… Я, правда, помню только эти два, но наверняка тот, кто поумнее, наковыряет ещё с десяток. Главное не загоняться, не искать в себе то, что вокруг и так в избытке. Достаточно просто поднять голову и критически осмотреться. От увиденного без розовых очков, без вселенских идей человеколюбия и всепрощения, от правды, наконец, может стать легче. Или тяжелее… Но тут, повторюсь, главное не зарывать в себе проблемы мира, присущие всем вокруг. Не надо думать, что ты самый исключительный, самый ранимый и такой непонятый. Все вокруг такие. А ты – просто частный случай общего пиздеца и неумения выживать в ситуации, когда жизнь слегка прижмёт тебя к стенке и спросит по счетам. Важно остаться собой и не растерять в себе детство, которое для нормального человека всегда будет главным нравственным ориентиром. Все воспоминания о хорошем всегда уходят в те далёкие годы, когда родители казались богами, а единственные проблемы состояли в невыученных уроках и отсутствии яркой дорогой игрушки. Тут самое время опять пуститься по волнам памяти и вспомнить историю про коньки…

В детстве у меня была мечта – научиться кататься на коньках. Понятно, что лыжи я ненавидел, но коньки – это совсем другое. Это хоккейная романтика и шаговая доступность до дома, это радость от забитых шайб и огорчения от постоянных падений. Вот такая была мечта…Точнее мечта была не у меня, а у папы, он всегда неплохо играл в хоккей и, само собой, предполагал, что я тоже смогу. Я, естественно, очень хотел смочь. Но для этого нужен был минимум – лёд, а в идеале ещё и коньки. С коньками всё решилось просто. Мы пошли в комиссионный магазин, и папа выбрал мне вполне годные «канадки». Да, для тех, кто не в курсе, коньки тогда делились на «канадки» и «хоккейки». Как сейчас – не знаю. Покупать в комиссионке было выгодно, и к тому же, когда нога вырастала, коньки сдавались обратно и вместо них покупались следующие. Понятие «винтаж», тогда ещё отсутствовало, и я с завистью смотрел на обладателей модных «Сальво», но вида не подавал. Главное, чтобы заточка была «с канавкой»!