Кошечка и ягуар - [18]

— Не плачьте, милый. Вы так много для меня сделали. Хотите, я нарисую вас молодым, и вы узнаете, что такое любовь.

Но она тут же поняла, что сморозила глупость. Уж кто-кто, а Старик знал, что такое Любовь. Они много говорили об этом. Тори никогда и ни с кем не была так откровенна, как со своим мудрым дядей Джеймсом. Она даже смогла рассказать ему о своей самой страшной, «неделимой» боли — смерти мамы. Дяди Джеймса тогда не было в городе. Он вернулся только после похорон, так и не успев проститься с сестрой. Тори рассказала, как мама боролась с болезнью, всеми силами души и тела ненавидя ее, свою незримую противницу. Исхудавшая и суровая, совсем не похожая на себя прежнюю, она вся была сосредоточена на этой борьбе, почти не замечая близких — мужа и дочку, которые пытались хоть как-то утешить ее, поддержать, отвлечь. Вот отвлекаться она как раз и не хотела. До последнего дня она сама вставала с постели, отталкивая поддерживающие руки. И даже не сразу после смерти ее лицо разгладилось и обрело выражение покоя.

Старик долго молчал тогда. А потом печально сказал Тори, что не надо ненавидеть болезнь, потому что ненависть всегда губит, а лечит только любовь. Бывает, что и смертельная болезнь отступает перед пониманием, прощением, раскаянием и любовью. Потому что, сказал дядя Джеймс, болезнь и страдания — это урок, который надо понять и выучить.

— Не понимаю, — сказала тогда Тори. — Нет, я этого не понимаю!

В чем была виновата ее добрая и красивая мама? Какой урок она должна была вынести из этих нестерпимых страданий? Этого Тори пока не дано было знать. Зато она знала, что у Старика была та же болезнь, что и у мамы. И болен он много лет. Только мамы давно не было, а он жил. И жил, любя.

А она, Тори, хотела прожить без любви. Что это была бы за жизнь?! Алан, Алан... Тори несколько раз прошептала его имя и, всхлипнув от счастья, что он есть, побежала наверх: закрывать окно в спальне.

Из окна она увидела совершенно промокшего Алана, который спешил к дому, придерживая что-то под курткой. Тори мигом слетела с лестницы и распахнула дверь, не дожидаясь, пока он позвонит.

— Ну скорее же, скорее! Быстро снимай все это. Я приготовлю тебе горячую ванну, а то ты непременно простудишься, — суетилась Тори, пытаясь стащить с Алана потемневшую от воды куртку.

— Постой, у меня тут есть кто-то, гораздо больше нуждающийся в твоей опеке, — засмеялся Алан и вытащил из-под куртки крошечного, мокрого котенка. — Спас из бурного потока с риском для жизни. Говорят, кошки приносят в дом счастье.

— Ой, бедняжка, — запричитала Тори, — надо его поскорее выкупать и согреть.

И она помчалась с пищащим комочком в руках наверх, в ванную комнату.

— А я? — засмеялся Алан. — Меня уже не надо ни греть, ни купать? О, женщины! Имя вам — непостоянство... Тори! Ты — коварная изменница. Ты меня на котенка променяла! — крикнул он вслед сюсюкающей над котенком девушке.

— Не волнуйся, моей заботы на всех хватит, — ответила на ходу Тори. — Это ваше жалкое маленькое мужское сердце вмещает не больше одного существа.

Пока наполнялась ванна для Алана, Тори выкупала котенка и завернула его в махровое полотенце. Потом Алан отогревался в ванне, запеленутый котенок спал на кресле, а счастливая Тори готовила еду для своих «домочадцев».

— Эй, промокший герой, хватит плескаться! Кофе остынет! — крикнула она наверх, когда все было готово.

— Иду, иду! Нервных прошу покинуть помещение! — раздался бодрый голос Алана, и он появился на лестнице.

Это было до такой степени уморительное зрелище, что Тори, как говорится, скисла. Она тихо взвизгнула и села на пол. На Алане был тот самый халат в коричневую клеточку, в котором он впервые увидел Тори. Но если она в этом халате тонула, то Алан натянул его, очевидно, предварительно хорошо намылившись. Женский халатик едва доходил ему до бедер и трещал по всем швам. Пока Алан с потешно-растерянным видом спускался по лестнице, Тори тихо стонала. Но, увидев его вблизи, она не выдержала и неудержимо расхохоталась.

— Гм, — мрачно сказал Алан, — я при виде тебя в этом халате вел себя более деликатно. Хотя мне, между прочим, тоже было смешно. — Поняв, что взывать к совести разошедшейся Тори совершенно бесполезно, Алан решился на крутые меры. — Ах, так, — угрожающе произнес он. — Тогда я лучше буду ходить голым. Это, по крайней мере, не смешно.

И он сделал вид, что срывает с себя кургузое одеяние. Пуговицы на ветхом халатике неожиданно отлетели, действительно обнажив гладкий загорелый торс с темной родинкой на плече, которая была Тори до боли знакома. В этот момент раздался удар грома, и порыв ветра распахнул неплотно закрытое кухонное окно...

Аньоло, томясь от невыносимой страсти, сбрасывал с себя одежду. И Магда невольно вскрикнула от восторга и желания, увидев его обнаженным. Именно в этот момент распахнулся шатер и в него черным ураганом ворвалась смерть...

— Нет! Не-е-ет! — не помня себя закричала Тори, бросилась к Алану и крепко обхватила его руками. — Не отдам...

Она пришла в себя оттого, что просохший котенок лизал ее соленую от слез щеку, а перепуганный Алан в одних плавках тряс за плечи.