Корявое дерево - [64]

Я дотрагиваюсь до рукава шерстяного джемпера и чувствую пропитывающие его растерянность и страх. Ей было легче поверить в то, что у нее галлюцинации, чем признать, что в мире существует волшебство. Она так долго прожила в своем коконе, боясь признать правду. Она меня разочаровала, но, с другой стороны, ведь мне и самой известно, как легко впасть в заблуждение. Я была так поглощена жалостью к самой себе, что убедила себя в том, что просто не могу вызвать интерес у Стига. Я содрогаюсь, вспомнив кошмар, в котором мой рот и глаза были зашиты. Если бы я не увидела себя такой, какая я есть, таков бы и был мой удел – я бы так и осталась отрезанной от мира, с зашитыми глазами и ртом.

– Я все тебе расскажу, но сначала тебе придется прочитать те дневники, согласна?

Мама на мгновение задумывается.

– Согласна.

С моих плеч вдруг спадает тяжкий груз – а я и не знала, что он там был. Я вдруг чувствую такую усталость. У меня кружится голова, и я обеими руками хватаюсь за подоконник, чтобы не упасть.

– Что с тобой, Марта? Возможно, тебе лучше сейчас прилечь. – Она ведет меня обратно в гостиную. – Я съезжу в полицию утром. Скажи мне, где Иша и Олаф, и я совру полицейским, что нашла их, когда выгуливала пса. Таким образом, тебе не придется им лгать.

– Спасибо, мам.

Мне столько всего надо ей сказать, но я так устала. В том числе от злости и разочарования. После всего, что произошло, это уже не кажется важным. Она любит меня, и она сейчас со мной, а только это и имеет значение.

Я останавливаюсь и долго, испытывая блаженство, смотрю на Стига. Жаль, что я не могу просидеть рядом с ним всю ночь.

– Мама, ты присмотришь за ним вместо меня, позаботишься о том, чтобы с ним все было в порядке?

– Конечно. А теперь в кровать.

Тихий стук в дверь

Я просыпаюсь и слышу звуки дома, где царит счастье, – болтовню и смех. Мгновение я не решаюсь открыть глаза. Стиг жив. Мама здесь, и она знает правду. С Гэндальфом все хорошо. Я чувствую себя так же, как раньше по утрам в Рождество, когда, проснувшись, я сначала не решалась пойти осматривать дом.

На кухне Стиг сидит спиной ко мне, поедая завтрак, а мама стоит у мойки. Они весело болтают по-норвежски. Я подхожу к Стигу и обнимаю его за шею, стараясь не задеть рану, хотя она, похоже, полностью зажила. Он улыбается мне, и я отвечаю ему такой же широкой улыбкой.

Чувствуя себя неловко из-за присутствия здесь мамы, я смотрю на стопку дневников на столе. На верху лежат ее очки для чтения, и я думаю: интересно, сколько из них она успела прочесть и сколько ей уже стало известно.

Мама видит меня и улыбается:

– Завтракать будешь?

– Конечно. Умираю с голоду.

Я сажусь за стол напротив Стига, и она ставит передо мной тарелку оладий и чашку кофе.

– Вкусные? – спрашивает Стиг.

Я глотаю кусок оладьи.

– Очень. Но все же не такие, как твои.

– Я это услышала, юная леди. – Мама садится рядом со мной. – Я тут думала, когда ты позавтракаешь, мы можем сходить к дереву и полить его вместе. А потом ты скажешь мне, где…

Я киваю, не желая сейчас думать об Олафе и Ише. Я показываю на дневники:

– Ты их уже прочла?

– Да, и Стиг рассказал мне кое-что из того, что здесь случилось. Такое нелегко переварить.

Стиг застенчиво улыбается.

– Мне тоже нелегко это принять. Поначалу я не верил Марте – все это казалось такой дичью. Мне было трудно в это поверить, но Марта умеет убеждать.

Я улыбаюсь Стигу, и мною овладевает множество разноречивых чувств. Я воодушевлена и счастлива оттого, что встретила его, и оттого, что с ним все в порядке, но одновременно мне грустно из-за Олафа и Иши. А еще из-за Мормор.

Убрав со стола после завтрака, мы одеваемся и выходим из дома. Мы со Стигом и Гэндальфом идем сзади, а мама шагает впереди, неся ведро. Когда мы доходим до дерева, она замедляет шаг, и я, глядя на его могучие ветви, представляю себе, что над моей головой висит Один и находит в колодце руны. У меня перехватывает дыхание, когда я вспоминаю, что прочел мне Стиг. Если дневники не врут, это дерево стоит в центре мироздания, соединяя собой разные миры. Кто знает, докуда могут достигать его ветки и корни?

Мамино лицо бледно. Я оставляю Стига и беру ее под руку.

– Я раньше тоже его боялась. Но сейчас вдруг осознаю, что оно меня больше не пугает. Души умерших вернулись обратно в свой мир, а от драге не осталось ничего – даже костей. Должно быть, их унесли вороны. Пока мы будем поливать дерево, больше ничего подобного не произойдет.

Мама смотрит, как, взяв у нее ведро, я погружаю его в колодец, а затем выплескиваю воду из него на дыру в полости дерева. Над головами у нас каркает ворон, и мама нервно глядит на небо.

– Уверяю тебя, мама, все хорошо. Больше ничего дурного не случится.

– Ну хорошо. Я, наверное, сейчас оставлю вас одних – мне надо прочитать и остальные дневники.

Она видит лежащий в снегу топор и подбирает его. Я обнимаю ее и смотрю, как она идет по снегу обратно в дом, неся его. Стиг неотрывно смотрит на дерево, погруженный в свои мысли.

– О чем ты думаешь?

– А, это. – Он обнимает меня одной рукой и крепко прижимает к себе. Я льну к его груди, наслаждаясь теплом. – Дождевальная установка, – говорит он.