Кортни Лав : подлинная история - [2]

Я заканчиваю эту книгу. Это была не её идея, но очевидно, что то, что мы с Кортни подружились, облегчило работу над ней. Однако это ничуть не облегчило её написание. На самом деле я нашла это несколько расстраивающим — иметь персонаж, который мог бы фактически позвонить мне, пока я о ней пишу.

В ходе моей работы Кортни пережила огромное количество изменений в своей общественной и личной жизни. Она всего на пару лет старше меня, и я знала, что мне всё ещё есть куда расти; я не ожидала, что она останется статичной. Но когда пишешь биографию живого, очень активного, чрезвычайно заметного персонажа, возможно, будет трудно понять, где остановиться.

Кортни Лав всегда окружена хаосом, триумфом, болью и обаянием. Что-то из этого выходило из-под её контроля; что-то она создавала сама, невольно или специально. Она была представлена как авантюристка, святая, персонаж комикса, героиня, мученица и образец для подражания.

В СМИ Кортни была препарирована, проанализирована и снова зашита. Её поведение, её сексуальная жизнь, её гардероб, её музыка, её поведение и, в последнее время, её чувство моды и стиля стали темами, вызывающими жгучий интерес во всём мире. Ей навешивали (а иногда она приклеивала себе сама) многочисленные и противоречивые ярлыки: восставшая девшшка, рок-звезда, феминистка, антифеминистка, наркоманка, музыкальный новатор, отважная вдова, шлюха, сука, новый голливудский талант.

Цель этой книги не в том, чтобы осудить или защитить Кортни Лав — все, кажется, считают своим долгом делать или то, или другое — а в том, чтобы как можно точнее описать первые тридцать два года её интереснейшей жизни.

Глава первая

В Сан-Франциско была осень 1964 года, время ведьм. Кто-то в Хайте устроил вечеринку в честь джазовой легенды, Диззи Гиллеспи, и туда пригласили Хэнка Харрисона. Сам Хэнк полагал, что у него есть постоянное приглашение на любую вечеринку в Сан-Франциско, приглашал ли его кто-нибудь на самом деле или нет; его музыкальные связи были его пропуском куда угодно.

Хэнк бывал всюду. Его старый приятель по колледжу Фил Леш играл на басу в модной группе под названием «Warlocks», и Хэнк всегда хвастался, что Фил мог в любое время пристроить его в музыкальный бизнес. Он впоследствии утверждал, что руководил «Warlocks», которые в 1965 году сменили своё название на «Grateful Dead».

Крупный и круглолицый, с носом с горбинкой, неопрятными чёрными усами и волосами, начинающими редеть, Хэнк вовсе не был красавчиком. Но он был словоохотливым соблазнителем. Его дар разговорчивости и его музыкальные связи привлекали к нему множество девушек, и в тот вечер на вечеринке Диззи Гиллеспи они привлекли к нему Линду Ризи.

Линда была наивной богатой девушкой, впервые ставшей самостоятельной. Уроженка Сан-Франциско, она выросла в шикарном Ноб-Хилле и ходила в католическую школу. Теперь ей было девятнадцать лет, и она плыла по течению в этом городе, испытывая влияние расцветающих флюидов шестидесятых. Белокурая и стройная, аккуратная и язвительная, она не смешивалась с толпой Хайт-Эшбери. Именно поэтому она привлекла внимание Хэнка.

Приёмная дочь оптика (и наследница оптического состояния «Бош»), воспитанная в католической церкви, Линда приехала в Сан-Франциско после достижения совершеннолетия. Как очень многие другие молодые люди в этом городе, в том году, она искала что-то, что она не могла определить или объяснить. Она не нашла это в Хэнке Харрисоне, но некоторое время она думала, что нашла. В тот вечер они вместе ушли с вечеринки и шатались туда-сюда по крутым тротуарам в волшебном свете похожего на карнавал Хайта, пока не добрались до грязной квартиры Хэнка.

Линда уже была беременна, когда выходила замуж за Хэнка в Рино через несколько месяцев после их знакомства. Хэнк продолжал вешать ей на уши лапшу по поводу того, как эта комбинация их генов — его ума и её внешности — породит прекрасного ребёнка. У Линды не было возможности узнать, что половина генов Хэнка передалась от сильно пьющего отца, и, будучи удочерённой, она ничего не знала о своих собственных генах. (Впоследствии Линда якобы обнаружила, что её биологический отец был психиатром из Нью-Йорка, а его отец был еврейским психоаналитиком из Вены, но поскольку она сама стала известным врачом-терапевтом ко времени этого «открытия», к этому надо было отнестись скептически).

Хэнк с тех пор утверждал, что Линда отказывалась пользоваться противозачаточными средствами из-за своих религиозных убеждений. Как бы то ни было, Линда не могла отказаться от этого ребёнка, даже если бы Хэнк этого от неё захотел. Её собственный приёмный отец был горьким пьяницей, и Линда считала себя изгоем, человеком, у которого вообще нет семьи. Этот ребёнок будет первым близким родственником, которого она когда-либо знала.

Линда Харрисон вскармливала свой плод крепким отваром страха и сахара: она постоянно жаждала конфет, печенья, всевозможных сладостей. Она набирала вес, её всё время рвало, она чувствовала, что беременность делает её ужасно уродливой. Хэнк, уже уставший от этих отношений, не сделал ничего, чтобы ослабить её страхи.