Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг. - [33]
На протяжении веков, в течение которых религия поддерживала порядок в Европе и в Мемалик-и Махрусе (осм. «надежно защищенные владения», одно из названий Османской империи)[302], а также в ходе процессов, которые немецкие историки назвали Konfessionsbildung (Конфессионализация), в мире, где ослабевало взаимодействие между религиозными общинами[303], пограничье Северной Африки предстает перед нашим взором как аномалия, напоминая Анатолию ХІІІ-ХIV веков, Балканы ХV столетия, а также средневековую Испанию. «Потому что Тунис – страна свобод; здесь религия никого не волнует – человек молится Богу, когда пожелает, и разве что, когда придется, держит пост; завелись деньги – пьет вино, и если напивается, то допьяна»[304]. Можно ли представить себе такие слова французского консула Арвьё о Париже и Лондоне или даже Стамбуле ХVII века?
В таких местах, как Алжир, куда стекались христиане со всех четырех сторон мира, даже рабам разрешалось открыто исповедовать свою веру, ведь благодаря священникам и капелланам сохранялись все ее элементы, в том числе и проповедь, и милостыня. Соответственно, здесь было сложно установить границы между религиозными общинами, тем более, пока их постоянное взаимодействие обеспечивалось рабством и ренегатством. Многие христиане переходили в ислам, немало мусульман, тоже попадая в плен, годами жили в католических странах и на кораблях католиков.
Некоторых ренегатов даже причисляли к лику святых. Соса и Лосада не скрывают, что среди мурабитов Алжира встречались мюхтэди, пусть их и было значительно меньше, чем турок с арабами[305]. А если говорить о Европе, то отличным примером послужит интересная история Антония де Ното, чернокожего раба. В конце ХV века его привезли в Европу из Черной Африки. Он решил креститься, вслед за этим обрел свободу и зажил целомудренной жизнью. Так бы продолжалось и дальше, если бы он не угодил в руки пиратам и те не увезли его в Алжир… Там он принял религию новых господ, но не ограничился просто высоким званием мусульманина и вскоре, уже как мурабит, заслужил небывалые почести со стороны тунисцев и их султана. Но не тут-то было. Сорок лет спустя, когда ангел смерти Азраил постучит в дверь к нашему африканцу, вошедшему в новое столетие мусульманином, тот, терзаемый муками совести, заново крестится, – и на этой финальной ноте поплатится за свой героизм душой[306].
Не должно удивлять и участие мусульман Северной Африки на землях святых мюхтэди в религиозных обрядах христианского населения. Ничуть не робея, они с арабскими лютнямии цитрами (citaras) в руках присоединялись к его праздникам, а также раздавали парчу и шелк для украшения храмов с подворьями. Со слов отца Грациана, во время Пасхи целый город – в первую очередь невольнические тюрьмы – ел, пил и танцевал, поскольку Воскресение Христово здесь отмечали пышнее, нежели день рождения пророка Мухаммеда[307]. Отнеся это преувеличение фанатичного падре к его экстазу, с которым он был не в силах совладать, я все же не удержусь от последней забавной истории. Как-то в церковь заглянул один пьяница по имени Рыдван; он показал пальцем на крест посреди алтаря и спросил, кто это на нем. По-видимому, наш герой не слышал ни об Иисусе, ни о его Матери Марии, скорбящей у ног сына. Узнав, что Ису – мир Ему – убили иудеи, он не выдержал этого нового для себя открытия и, полыхая гневом, перевел дух только в еврейском квартале города, вздымая там пыль до самого неба. «Это вы, жиды, убили Иисуса!» (Chifutiguidi que matasteis a Cidnaiza), – орал во всю глотку Рыдван, избивая попавшихся под руку иудеев. И, даже протрезвев, он, кажется, не забыл трагическую историю 1600-летней давности, которую услышал в церкви. Время от времени возвращаясь в храм, Рыдван будет проверять, горят ли там свечи и хватает ли масла в светильниках, и жертвовать по нескольку акче[308]. Впрочем, незачем глубоко вникать в душевные противоречия мюхтэди, чтобы опровергнуть парадигму газы. Вспомним лишь, что к реисам-гази принадлежали христиане Дансекер и Уорд – пиратствуя, они нисколько не изменяли вере, как мы упоминали в разделе 1. Ко всему прочему, эти примеры – не единственные: в экипажах мы встречаем и мусульман, и протестантов, и католиков.
Смешанные команды кораблей явно свидетельствуют о том, что по крайней мере в начале ХVII века религиозные чувства не имели главного значения. Корсары позволяли себе брать в реисы даже иудеев – факт, который еще ярче покажет, что они не делали различий по вероисповеданию. Вспомним и то, как в ХVI веке иудеи эмигрировали из многих европейских стран, в первую очередь – из Испании и Португалии. Причем даже там, где евреям позволили жить (в Салониках, Стамбуле, Нидерландах), никто не пускал их на управленческие и военные должности. Но не от того ли инквизиторский кошмар и охватил Испанию, лежащую напротив Алжира, что ее парализовал скрытый страх перед иудеями?
Нельзя забывать о двух факторах, если мы хотим понять, почему алжирские корсары принимали к себе всех и каждого. Во-первых, мы должны помнить, как относились к иноверцам в Европе с точки зрения духа того времени. Иудеев постоянно откуда-то изгоняли, а мусульман в Европе почти не было
