Корсар и роза - [67]

— Лене нужно хорошенько питаться, — сказала она сыну, пока он бережно укладывал жену на кушетку у очага.

Кто-то постучал в дверь.

— Кто бы это мог быть в такой час? — спросила разбуженная шумом Лена.

На пороге стояла Сантина, молодая жена заведующего молочной фермой. За ее спиной вырисовывалась темная приземистая тень старухи.

— Я позвала Донату, знакарку. Она знает, как помочь вашей жене, — объяснила она Тоньино, открывшему дверь.

Доната была самой старой женщиной в городе. Говорили, что ей сто лет. Она жила одна в полуразрушенном доме прямо за городской стеной. Простодушно переиначивая смысл слова, крестьяне называли ее знакаркой, потому что она чертила знаки на телах больных, и от этого они иногда выздоравливали. Ей доверялись и бедные, у которых не было денег, чтобы заплатить врачу, и богатые, когда заболевали неизлечимыми болезнями. Доната не требовала платы за услуги и жила подаянием. Ее слава, переросшая в легенду, достигла даже Равенны.

Кое-кто утверждал, будто ее видели вылетающей на помеле из трубы над крышей собственного дома и танцующей в хороводе ведьм в безлунную ночь в лесу белых акаций на берегу Сантерно, той самой реки, из которой ее выловили грудным младенцем, спеленутым и уложенным в камышовую корзину. Нашла ее мать приходского священника из церкви Святого Франциска. Священник рассудил, что эта девочка дарована им богом, и при крещении дал ей имя Доната Дадио[25]. Живя в доме священника и его престарелой матери, в окружении сутан и крахмальных юбок, она изучила латынь и зазубрила древние заклинания, изгоняющие бесов из одержимых дьяволом. Листая старинные книги, найденные в доме священника, Доната научилась различать благотворное и злокачественное воздействие растений на человеческий организм. Еще девочкой она начала уходить в поля и собирать лекарственные травы, из которых готовила настои, отвары и припарки для лечения хворей, мучивших священника и его мать. Доната почти не росла вверх, зато раздавалась вширь, как откармливаемый к Рождеству гусь. Священник оставил ей в наследство свой старый дом. Поселившись в нем хозяйкой, Доната начала лечить горожан.

Итак, Доната Дадио вошла в кухню Мизерокки и приблизилась к постели Лены. Она попросила стул, плюхнулась на него всем своим весом, закрыла глаза. Можно было подумать, что она уснула.

Тоньино, Джентилина и Сантина молча стояли в сторонке. Лена надела новые очки, подаренные ей мужем, и взглянула на знакарку широко раскрытыми глазами.

Прошло несколько минут, никто не смел сказать ни слова. Потом старуха взяла руку Лены в свои и начала говорить.

— У тебя семь жизней, как у кошки. Ни кислое молоко твоей сестры не смогло тебя убить, ни испанская лихорадка, ослабившая твое зрение. Не убьет тебя и этот ребенок, которого ты носишь в утробе против собственной воли. Ты извергаешь пищу, потому что хочешь извергнуть его. Он это знает. Ему не суждено родиться.

Оскорбленная, возмущенная и напуганная одновременно, Лена вырвала руку из жирных пальцев знакарки.

— Да вы с ума сошли! — закричала она. — Я хочу своего ребенка.

Доната задумчиво поглядела на нее.

— Это не твоя вина. Мы не всегда сознаем, чего хотим на самом деле.

Она склонилась над Леной. Из-за неимоверной толщины дыхание вырывалось у нее из груди со свистом. Протянув свою пухлую маленькую ручку, знакарка принялась пядь за пядью измерять тело Лены ото лба к лодыжкам. Потом заставила ее раскинуть руки и измерила расстояние от запястья до запястья, как бы начертив крест на теле молодой женщины. После этого нарисовала еще один крест указательным пальцем на животе Лены.

— Чем раньше, тем лучше, — пробормотала знакарка.

— Что? — в тревоге спросила Лена.

Доната поднялась, ничего не ответив.

— Попробуй поесть. Тебя больше не будет тошнить, — объявила она, направляясь к двери.

Джентилина последовала за ней и протянула ей монету, от которой знакарка отказалась:

— Я не могу принять плату, ведь я ничем не смогла ей помочь.

После ее ухода Лена съела целую тарелку манной каши и попросила добавки. Она чувствовала себя прекрасно, словно заново родилась, и ее не стошнило.

— Эта знакарка просто сумасшедшая, — сказала Лена, повернувшись к Тоньино, — но сейчас мне действительно стало лучше. Вот увидишь, наш ребенок будет здоров как бык.

Слова Донаты глубоко запали ему в сердце, однако Тоньино нашел в себе мужество улыбнуться:

— Ну, раз так, я отправляюсь на работу. А ты смотри, береги себя.

— Сегодня вечером я сама приготовлю ужин, и это будет нечто особенное, — пообещала Лена, сбрасывая с себя одеяло и энергично поднимаясь с постели.

Джентилина примостилась сбоку от очага и принялась молиться, перебирая четки.

Тоньино уехал на телеге, нагруженной старой, изношенной упряжью. Он вез ее к шорнику в починку.

Пришла Антавлева с туго набитым учебниками и тетрадями портфелем. Школы были закрыты по случаю сильных холодов, но учителя задали школьникам много работы на дом. Девочка каждый день приходила к Лене, и они вместе готовили уроки, чтобы дело шло веселее.

— Лена, ты выздоровела! — воскликнула Антавлева, застав подругу на ногах, полностью одетой и занятой мытьем посуды.