Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - [72]

. Различие было важным. В отсутствие сообщников идея заговора рассыпалась, и оставались только глупые мысли, за которые ему и стыдно задним числом. Но привлекать к юридической ответственности за одни только мысли – таких прецедентов не было. «Ни одна судебная инстанция еще не делала ничего подобного» [801].

История Бель-Иля, продолжал Фуке, доказывает, что он никогда не вынашивал изменнических планов. После ареста Фуке немедленно предложил подписать приказ местному командующему подчиниться королевской власти – и так и поступил[802]. Впрочем, это было не обязательно, поскольку командующий никогда не получал от него иных указаний, кроме как полностью подчиняться приказам короля. Фуке отметил, что сторона обвинения не допрашивала почти никого из упомянутых в плане, чтобы узнать, насколько он похож на настоящий план действий. Готовить его к исполнению действительно было бы «государственным преступлением», но этого не происходило. Настоящий заговор, настаивал Фуке, плелся против него самого. Этот заговор включал в себя, в частности, учреждение Палаты правосудия для разбора тех обвинений, на которые если уж он и должен был отвечать, то перед своими «естественными судьями», то есть перед парламентом[803]. Чтобы гарантировать нужный результат, заговорщики активно вмешивались в ход допроса и манипулировали документами. Ими двигала тривиальная зависть к услугам, которые он оказал короне. Имена ответственных он готов назвать королю в любой момент, когда тот захочет его выслушать [804].

Чувствуя, что довел аргументацию до логического предела, Фуке остановился и спросил канцлера, будут ли его еще вызывать для показаний. Получив отрицательный ответ, он попросил у палаты разрешения пояснить кое-что из сказанного им раньше в связи с собственным финансовым положением. Обвинения по поводу плана из Сен-Манде стоят особняком, но многие из утверждений о его так называемых финансовых злоупотреблениях служат основой для обвинения суперинтенданта и его сотрудников в масштабном казнокрадстве. Тщательные разъяснения Фуке, устные и письменные, разбили много обвинений по конкретным поводам. Но остается один нерешенный вопрос общего характера. Мог ли Фуке, не залезая в королевскую казну, на одни только собственные средства позволить себе свой экстравагантный образ жизни? Пока нет убедительного объяснения этому обстоятельству, все остальные доводы защиты тоже могут выглядеть в глазах судей неубедительными. Поэтому он хотел бы сделать одно последнее усилие, чтобы прояснить вопрос.

Фуке повторил, что, если изучить его приходно-расходные книги и реестры, они покажут, что расходы не превысили сумм, доступных ему в виде доходов от собственного имущества и имущества жены, возврата с инвестиций, жалованья на занимаемых им высоких государственных должностях и средств, взятых в долг. Речь шла примерно о восьми, максимум девяти миллионах ливров. При необходимости он готов предоставить палате более подробные калькуляции. По идее, это должно было напомнить судьям, что обвинение, имевшее полный доступ ко всем его записям, так и не представило этого ключевого документального доказательства хищений [805].

Завершая последний комментарий, Фуке потребовал, чтобы правосудие защитило его от преследователей, которые хозяйничали в изъятых у него документах и подделывали описи, хотя «при этом не обнаружили никаких доказательств», указывающих на его вину [806]. Если бы его бумаги остались нетронутыми, в них бы сохранились исчерпывающие свидетельства его крупных услуг государству. Однако все месяцы после ареста противники систематически занимались его документами. Удаляли одни, подменяли другие, подделывали или исправляли третьи. Когда дело было сделано, они организовали ложные показания не заслуживающих доверия свидетелей. То есть – показания, которые противоречили письменным доказательствам, предъявленным на суде. К прискорбию, прокурор скорее поддерживал, чем обличал упомянутых лживых свидетелей. Однако Фуке без колебаний разоблачал клевету и злоупотребления перед палатой, объединившей магистратов из ведущих судов Франции. Кто за всем этим стоит? У судей не должно оставаться и тени сомнения. Главный преступник – Кольбер, чья «клевета» побудила короля к действию. Теперь Фуке просит палату выполнить свой долг и покарать извращение правосудия. Высшая власть (королевский приказ) запрещает ему ходатайствовать о расследовании злоупотреблений, но палата вправе принимать меры к лжесвидетелям. Это было важно выполнить в назидание и для примера. Поскольку «нет ничего более постыдного», чем оставлять их безнаказанными [807].

На этой финальной, исполненной протеста ноте Фуке закончил свою речь. Его последнее выступление перед палатой было эмоциональным. Местами – гневным. Затем, как обычно поклонившись, он вышел – твердым шагом, глядя прямо перед собой и не останавливаясь для разговоров [808]. Теперь судьям предстояло выполнить свой долг.

Глава 8. Честь и совесть судьи

Процесс шел к концу. Настроение обеих сторон было тревожным. Обвинители опасались, что пылкая речь Фуке и его широко разошедшиеся по рукам тезисы защиты настроили против стороны короля не только читающую публику, но и судей