Коррумпированный Петербург - [14]

Традицию «кидальных» банков продолжил российский торговый и комиссионный банк, устав которого был утвержден 22 августа 1887 года. Уже 26 июня 1893 года банк был объявлен несостоятельным должником, с убытками в 3 миллиона 70 тысяч рублей. Интересно, что среди преданных суду десяти сотрудников банка был и подданный Великобритании Эдуард Рейн, состоявший в должности заведующего иностранным отделением. Следствие установило, что он под видом комиссионных операций использовал часть капиталов банка для развития собственного «хлебного бизнеса», а также участвовал в незаконных биржевых сделках и попросту брал из банковской кассы наличку. Все подсудимые, за исключением Рейна, были приговорены к различным срокам ссылки, подданного же Великобритании отдали в исправительно-арестантское отделение на 1 год и 4 месяца.

Следующим крупным банковским скандалом стала эпопея торгового дома «Рафаловича и К». В 1891 году дела этого одного из самых крупных торговых домов России существенно пошатнулись и на выручку ему кинулся целый синдикат банков с государственным во главе. Господин Рафалович, пользуясь полной доверенностью со стороны крупного землевладельца Дуранте, предоставил Госбанку липовые закладные на имение этого Дуранте, причем любопытно, что закладные подписывал не землевладелец, а сам Рафадович, использовавший полную доверчивость, оправдывавшего свою фамилию Дуранте. В результате сложных махинаций огромные имения землевладельца остались за банком, а особенно трогательным во всей этой истории было то, что весь «кидок» проходил при содействии высших должностных лиц государства и, в частности, министра финансов Витте и члена государственного совета Абазы. Дело в том, что Витте был личным другом семьи Рафаловичей и неоднократно ходатайствовал о предоставлении этому семейству ссуды. Более того, именно при Витте в Петербурге в Европейской гостинице в номере Александра Рафаловича переписывались заново бухгалтерские книги, составлялись балансы и т.д.

Вообще, практически все коррупционные дела в Петербурге конца XIX – начала XX в. имели интересную традицию обрываться, как только у следователей появлялась информация о нитях, идущих наверх. Уже после того, как на троне появился последний российский император Николай II, при котором коррупция и мошенничество в высших эшелонах стали делом обыденным и даже немножко скучным – в Петербурге была выявлена и предана суду так называемая «черная банда», возглавлявшаяся неким Виктором Иосифовичем Дубецким, сыном предводителя дворянства, воспитанником кадетского корпуса, бывшим чиновником особых поручений губернатора, бывшим судебным следователем. Собственно говоря, ничего такого особенного в деятельности «черной банды», занимавшейся в основном карточными мошенничествами в отношении богатых дураков, не было. Если бы не одно обстоятельство. Дубецкий был когда-то судебным следователем и сохранил очень хорошие контакты в правоохранительной системе, чем и пользовался всякий раз, угрожая своим жертвам репрессиями со стороны полиции. И ведь были основания посмотреть повнимательнее на связи Дубецкого – ан нет, никто этого делать не стал.

Высокопоставленных полицейских и судей хватали за руку при совершении нехороших дел крайне редко. Однако ставшие все-таки достоянием гласности дела подполковника Шафрова, Кронштадтского полицмейстера, и дело Санкт-Петербургского мирового судьи Паталеева свидетельствуют о том, что правоохранительная система того времени была поражена болезнью коррупции в той же степени, как и все остальное чиновничество.

Кронштадтский полицмейстер, подполковник Шафров начинал свою службу еще в Москве 1887 года, будучи сначала помощником участкового пристава, а потом приставом. Интересно, что московский начальник Шафрова, полковник Власовский однажды сказал командиру петербургского жандармского дивизиона, полковнику Модему, что Шафрова надо бы уволить, как чемпиона среди приставов по взяткам. Тем не менее, в 1896 году Шафров назначается кронштадтским полицмейстером. Медем выразил Власовскому свое удивление по этому поводу, на что получил сногсшибательный по логике, ответ – дескать, ему, Власовскому, неудобно выдать Шафрову «волчий паспорт», но точные сведения о новоиспеченном полицмейстере московский обер-полицмейстер предоставить может.

В Петербург Шафрова перевели еще в 1892 году, где он начал служить старшим помощником пристава второго участка Нарвской части, откуда его затем вышибли в январе 1894 года – по причине доказанного случая лихоимства. Однако уже в апреле 1896 года господин Шафров восстанавливается на службе, получает назначение на должность кронштадтского полицмейстера и начинает жить на широкую ногу – участвовать в кутежах, крупно играть в карты и тратить денег столько, сколько у него просто не должно было быть, если бы он жил на одно казенное жалованье. Простая логика подсказывает, что ни восстановиться на службе, ни получить неплохое назначение без засыпания взяток наверх Шафров просто не мог… В должности кронштадтского полицмейстера достойный господин Шафров, помимо неинтересных обязанностей, предусмотренных должностной инструкцией, занимался еще и гораздо более важными делами, а именно: присвоением денег, поступавших на наряды полицейских чинов, кражей наградных денег у нижних чинов, злоупотреблениями суммами, отпускаемыми на обмундирование и содержание полиции и пожарной команды, а также поборами с содержательниц притонов. В результате, количество притонов в Кронштадте резко возросло, и в этот маленький город стали даже стекаться «мадамы из Петербурга». Господин Шафров заботился о содержательницах, как отец о детях. Когда в одном из притонов некоему офицеру проломили голову, полицмейстер, как ему было и положено, закрыл заведение, но после получения взятки в тысячу рублей открыл его снова. Кроме того, господин Шафров решил обложить своих приставов данью (например, с пристава Великопольского он требовал тысячу рублей), а также торговал вновь открывавшимися вакансиями. Пикантно, что военный губернатор Кронштадта, вице-адмирал Макаров заявил позже, когда дело полицмейстера все-таки дошло до суда, что, по его мнению, господин Шафров был весьма распорядительным полицмейстером, при котором значительно улучшилось санитарное состояние города. Суд, состоявшийся в 1900 году, заслушал 169 свидетелей (вызывавшиеся содержательницы притонов все, как одна, отказавшись от того, что давали Шафрову взятки). Суд признал полицмейстера виновным, его приговорили к лишению всех особых прав и преимуществ, к исключению из военного ведомства и отдали в исправительно-арестантское отделение, сроком на два года. Любопытно, что в своем последнем слове подсудимый Шафров сказал: «У меня была только одна привилегия… эта привилегия – моя спокойная совесть».