Корректор реальности - [68]

Взволнованный Андрей робко затряс головой.

— Это значит, Андрюха, это значит… Вот что! Мне необходимо срочно переговорить с маршалом Шапошниковым.

— Куда! Стой! Ты что, ошалел совсем? В 44-й год в гимнастерке с воротничком и шпалами?

— Да помню я, помню! В капсуле у меня мой мундир висит… Тот, что от Виктора остался.

* * *

Прямо из нашей избушки, по твердо уложенным в память координатам, я сквозанул на заранее подобранную маленькую опушку в чаще леса. Потом вызвал капсулу.

Ровно через час после нашей последней встречи с Шапошниковым я белкой взлетел по лестнице к дверям его квартиры. Открывший мне адъютант маршала был удивлен.

— Вы что-то забыли, майор? Что случилось?

— Да ничего не случилось, товарищ подполковник! Просто маршал попросил меня срочно доставить ему одну газету… Вот эту. — И я помахал перед носом подпола зажатой в кулаке "Красной Звездой". — Срочно!

— Ну, раз так… проходите. Сейчас спрошу маршала…

Он скрылся за дверью, вышел и приглашающе махнул рукой.

Я вошел. Шапошников так и сидел за столом. Работал. Перед ним стояла стопка книг, на столе лежала куча листов бумаги. Он снял пенсне, потер уставшие глаза и требовательно взглянул на меня.

— Что случилось, товарищ майор? Что вы еще придумали, Тур? Я же сказал – никаких приказов в 8-й корпус я писать не буду.

— И не надо, товарищ маршал! 8-й корпус уже выполнил свой самый главный приказ. Вот! — Я положил перед Шапошниковым газету.

— Ну и что это? А-а, "Звездочка"… Ух ты! Сорок первый год… От Советского Информбюро… Вы тут красным поначеркали? Ну, и что все это значит?

Я постарался тщательно подбирать слова.

— На наш взгляд, товарищ маршал, это может означать одно. Коррекция реальности, предпринятая нашей группой 27–28 июня 1941 года под Бродами и Дубно, привела к определенным и фиксированным результатам. — И я весомо прихлопнул газету рукой.

— Да-а? И каким же?

— А вот этого я вам сказать не могу. Не имею данных. В первом приближении ясно одно – советским войскам удалось задержать наступление немцев на Киев еще на одну неделю. Как эта коррекция отзовется впоследствии – не могу знать.

— Вот, значит, как… Еще на неделю… Неделя, да еще в июне-июле 41-го, дорогого стоит, хм-м, да. Вот что, голубчик. Это надо всемерно проверить. Точно, скрупулезно и непредвзято!

— За тем и пришел, товарищ маршал! А как?

— Не знаю… Слишком долго я болел, оторвался от жизни. Да и голова плохо соображать стала.

— А лечение?

— Да-да! Спасибо вам огромное! Улучшение очевидно, но… Сами понимаете – время, время… У вас голова помоложе, голубчик, и взгляд посвежее. Может, что сами предложите, а?

— Да вот, товарищ маршал. Что сразу на ум приходит… Вы же сейчас являетесь начальником Академии Генштаба?

— Являюсь, хм-м… Числюсь – так вернее будет. И что из этого?

— А вот, что. У вас есть на примете человек, на которого можно полностью положиться? Причем – его будем использовать "вслепую"?

— Это как?

— Это означает, что он будет исполнять ваши поручения, но знать для чего это все делается, он не будет.

Маршал на секунду задумался, а потом кивнул.

— Есть, как не быть. В Академии много прекрасных, думающих и исполнительных офицеров.

— Вот давайте и образуем небольшую и неформальную группу преподавателей и слушателей Академии для… для подготовки первичного материала для вашей, товарищ маршал, да-да… вашей пишущейся монографии, а? Человек пять. Больше и не потребуется.

— Ну-у-у… — с некоторым сомнением протянул Шапошников. Он замолчал, видимо, осмысливая все аспекты проблемы и взвешивая "за" и "против". — А что? Пожалуй, это можно… А слушателям по подготовленным ими материалам и другим документам можно и зачесть что-то… Да, это, пожалуй, подойдет! Сделаем. Итак?

— Что – итак? — изумился я.

— А зачем все это? Не удивляйтесь, Тур. Ведь это вы скачете по времени, как белка по развесистому древу… Вы, так или иначе, выведены из его единого потока. Вы не принадлежите этому году, дню, этой минуте, в конце концов. Так ведь? Ведь вы могли вернуться ко мне спустя секунду после нашего расставания, так или не так? Уже изменив ход истории?

— Ну, так уж и изменив… — смутился я. — Точных данных еще нет.

— Не скромничайте… Я ведь что хотел сказать. То, что для вас зыбко и изменчиво, для нас – реальность и история. И если вы там, в своем 41-м, что-то сделали, для нас это уже непреложный и состоявшийся факт. Так ведь?

— Так. Но…

— Не перебивайте! Так что вы хотите отследить, майор? Найти подтверждение тому, что наши войска задержали немцев на Юго-Западном фронте не на полторы, а на две – две с половиной недели? Так? А потом вы перескочите… Куда, кстати?

— На Березину, под Бобруйск…

— Вот-вот… Перескочите под Бобруйск и там еще что?

— Предполагалось бить по танковым переправам и колоннам немцев, товарищ маршал.

— Ну, да… Что же еще… Так вот. Там вы успешно разобьете переправы. И что же в итоге? Война закончится в 1943 году? Сейчас, майор, если я не ошибаюсь, за окном самое начало 1944 года… А оборону Москвы, Сталинградскую битву, прорыв блокады Ленинграда и Орловско-Курскую операцию я помню очень хорошо… Что же изменилось, а, майор?

Я открыл рот и захлопнул его. Снова открыл – и снова захлопнул. Как сазан, только что вытащенный из воды. Что же изменилось, майор? Отвечай, черт тебя подери! Тебе Маршал Советского Союза вопрос задал! Что же изменилось, Тур? Что?