Корпус 38 - [88]

Она выбирается из комнаты и торопливо закрывает за собой дверь. Стейнер и Мельшиор встречают ее как жертву кораблекрушения, что выбралась из глотки Левиафана.

Через дверь они слышат, как смеется Лорэн Ковак, а потом кричит: «Никто не подчинит Анаконду! Никто!» — грохот стульев, падающих на пол, и призывы к спокойствию — это полицейские пытаются его усмирить.

Эпилог

Стоя на кухне, Сюзанна разделяет абрикосы на половинки и вынимает косточки. Абрикосы высыпаются из килограммового бумажного пакета, словно из рога изобилия. Зрелые фрукты чудесно поддаются. Пальцы разрывают сочную оранжевую мякоть. Оголенная, она сладковато пахнет. Обмазанная маслом и мукой форма ждет половинки круглых фруктов, похожих на ягодицы. Чтобы окончательно занять себе голову, Сюзанна напевает «Always on My Mind»[67] Элвиса Пресли. Не оборачиваясь, ощущает присутствие Эммы, сидящей на диванчике. Шорох страниц, которые листает дочь, не отвлекает Сюзанну от работы, которая требует всего прилежания начинающей.

В сорок три года, после смерти мужа, она позволила своей старой преподавательнице обучать ее в Раматюэле неистощимым утехам кулинарии. Ольга, обладавшая бездонной мудростью, знала, что это простое занятие, дающее немедленный результат и направленное на других, — именно то, что нужно сейчас Сюзанне. И, сосредоточившись на приготовлении десерта, скрупулезно следуя рецепту, доктор Ломан поняла то, что прекрасно знала, будучи психиатром. Годами прописывая пациентам производственные мастерские, она наконец сама открыла полезность ручного труда.

Вооруженная венчиком, она сбивает яичные белки, чтобы добавить их в смесь желтков, муки, сахара, растаявшего масла, дрожжей и цедры лимона. Она не обращает внимания на Анжелику, которая проникает на кухню.

— Можно? — спрашивает та, беря в руки венчик.

Улыбаясь, Сюзанна смотрит, как дочь сбивает белки с сахаром и те густеют под ее ударами. Волосы Анжелики стянуты в хвост, лицо невозмутимо. Глаза опущены — сама сосредоточенность.

Ольга не уточнила, что кухня — еще и средство сближения человеческих существ, размышляет Сюзанна. Хотя старшая дочь со дня похорон отца не сказала ей ни слова.

Однако после похорон они втроем успели въехать в новую квартиру на улице Навар, в двух шагах от арен Лютеции и Ботанического сада, а Сюзанна — найти кабинет для консультаций на улице Роллин, в пяти минутах ходьбы от дома и пятидесяти метрах от площади Контрэскарп.

— Когда закончишь, смешай их с тестом и вылей все это на абрикосы в форму. Потом надо поставить в печь на тридцать пять минут при двухстах десяти градусах, — говорит Сюзанна, сверяясь с записями.

Старшая дочь косится на нее и продолжает почти яростно сбивать белки. В том, как она это делает, проявляется ее сходство с отцом, и это смущает Сюзанну. Черты Жильбера, что проявляются в Анжелике в самые неожиданные моменты, — упреки призрака, упорного и злопамятного, они воскрешают угрызения совести и замедляют примирение с дочерью.

— Эмма, можешь накрыть на стол? На пятерых.

Малышка поднимает глаза от книги.

— Я пригласила доктора Элиона и комиссара Стейнера. Это вам не помешает?

— Встреча старой гвардии. Занятно.

Сюзанна смотрит на Анжелику, та не спускает глаз с белков. Слышно только позвякивание венчика о стеклянную миску.

— Можно и так сказать, — отвечает Сюзанна, стараясь говорить весело. — Но если хотите, можно и отменить.

— Сейчас? Ты этого не сделаешь.

Эмма исчезает в гостиной с пятью тарелками и столовыми приборами.

— Ты уже зажгла духовку? Ее не нужно сначала нагревать?

Анжелика выливает смесь на абрикосы и, присев перед открытой духовкой, смотрит на мать, держа противень.

— О! Можешь зажигать.

Она слышит, как в соседней комнате Эмма накрывает на стол перед окном. Старая гвардия прибудет через час. Заклинательница змей давно не испытывала такой полноты жизни.

Так прозвала ее пресса, когда закончилось дело Анаконды. По примеру Стейнера, Сюзанна поместила одну из этих статей под стекло и повесила в новом кабинете. На фотографии она выходит из префектуры. Вместе с портретами Патти Смит и Роберта Планта статья со снимком придает ее кабинету своеобразный вид, который не может не нравиться некоторым пациентам. Она вспоминает первого из них, кандидата на большой прыжок к транссексуализму, который с интонациями, достойными герцогини Германтской,[68] провозгласил, что ему не хватает только гитары Джими Хендрикса и сценического костюма Элвиса, чтобы представить себя в «Хард-Рок-Кафе». С тех пор он и его друзья, должно быть, распустили о ней слух, поскольку один из этих парней, накрашенных и одетых в женскую одежду, регулярно заявляются приумножить ряды ее клиентуры, и без того очень многочисленной, — индивидуумы, не удовлетворенные полом, который достался им при рождении.

Алиби Лорэна Ковака не подтвердилось. Он хотел заставить ее поверить в виновность Данте, чтобы вывести из равновесия. Ковак в предварительном заключении, ждет судебного процесса, который обещает наделать много шума.

Но доказанная невиновность ее экс-пациента не изменила его положения: по последним сведениям, он застрял в ОТБ, где после ее ухода вслед за Элионом теперь командует Манжин, удовлетворивший наконец свои амбиции.