Корпус 38 - [2]

Если я добьюсь своего, я отправлю на набережную Орфевр одного из ценнейших ее клиентов, который все еще наслаждается безопасностью своей анонимности.

Однако то, что я раскрыл, каждый мог бы раскрыть на моем месте.

Меня всегда зачаровывали исчезновения. Пока жертв не опознали, они составляют часть неизвестности, магия коей исчезает, как только появляется возможность установить их имена.

Установление истины — это как оргазм: вдруг в пустоте появляется лицо, там, где ему предшествовало напряжение и потенциальные возможности. В глубине души мы любим вопросы без ответа.

От листовок, развешанных на булочных, в вокзалах или на платных автомагистралях, с фотографией ребенка, с трудом узнаваемого, меня пробирает дрожь. Остается только пройти мимо, пытаясь не обращать внимания. Не найдут ни ребенка, ни того, в чью машину он сел.

Сегодня мне представился случай установить личность одного из этих монстров. Нет, не убийцы детей, а убийцы женщин, но тоже всегда очень юных.

Только благодаря моему пристрастию делать вырезки из всевозможных рубрик типа «Разное» я смог это обнаружить. Тридцать лет ушло на сбор малейших упоминаний, самых кратких заметок, на их классифицирование и ведение записей. Благодаря ассоциациям и вырезкам удалось достичь удивительных результатов.

Некоторые — например, эта психиатр — принимают меня за кровососа. Я всегда пренебрегал подобным упреком. С помощью моих историй читатель проецирует свои постыдные желания на того, кто реализует его фантазии. В работе «Безумство перед судом» Анри Легран дю Солль декларирует это деликатнее: «Образ безумия выявляет преимущества разума, и пример преступления заставляет человека быть лучше».

Теперь я у цели и волнуюсь, как перед моим свиданием с Жаком Месрином[1] в мае 1978-го после его побега из Сантэ и вооруженного нападения на казино в Девилле. Тогда я был молод. На этот раз мне не назначили свидания, и человек, к которому я сейчас иду, гораздо опаснее…

Вообще-то я бы предпочел действовать по-другому. Но события развивались слишком быстро. И все из-за этого психиатра и ее шизофреника. Из-за этой его истории она все запутала. Все пошло наперекосяк. Даже меня это сбило с толку. Я потерял драгоценное время. Короче говоря, получилась полная ерунда.

Итак, пройдет всего несколько часов, и я рискну столкнуться с огромной рептилией. Самое главное в моей книге готово. Я иду на эту встречу, чтобы дописать последнюю главу и выполнить то, что должен. Надеюсь, что буду на высоте.

Париж, 21 июля 2003 г.

Ф. М.

Часть первая

Глава 1

Когда раздался телефонный звонок, доктор Ломан знала, что речь пойдет о приеме нового пациента. Его направила Медико-психологическая служба следственного изолятора Фреснес.[2] Он отрезал себе левое ухо, нос и часть гениталий. Его звали Эрван Данте-Леган.

Минуту спустя пятеро санитаров в белых халатах уже стояли на площадке в тени каштанов, наблюдая за маневрирующим фургоном, который разворачивался к ним задом.

Нордин, двадцативосьмилетний, коротко стриженный, улыбающийся. Слегка выпученные глаза говорили, что он ничего не упустит. Он излучал безмятежность, успокаивающую большинство пациентов.

Алексис Антиллес и Роже, оба сорокалетние, оба весом с центнер, вели себя иначе. После пятнадцатилетнего стажа работы у них был безучастный, потухший взгляд. Самое ужасное безумие им как с гуся вода. Бледно-фиолетовые синяки под глазами — единственный признак усталости у Роже. Алексис же забывался с помощью афоризмов, сборник которых всегда был у него в кармане халата.

Матье, второй Антиллес, выделялся своей африканский стрижкой, которая в его долговязом силуэте напоминала точку над «i». Он всегда готов был отвести глаза, спрятанные за очками с зеленоватыми зеркальными стеклами. Халат прикрывал одежду в стиле семидесятых. Матье снимал халат в конце дня, чтобы натянуть пиджак, подходящий к широким брюкам — чаще всего темным, с тонкими красными или белыми полосками. Его равнодушие и паучьи руки — лучшая защита от болезни, разъедающей пациентов, и от агрессивности, иногда у них возникающей.

Коренастый, как баск, с черными нахмуренными бровями, Жюльен казался самым сосредоточенным из пяти. Все потому, что он проработал меньше других, которые, как и он, поначалу все время были настороже.

Все пятеро обменялись понимающими взглядами перед тем, как двери фургона открылись.

Пациент со связанными руками сидел на скамейке между двумя санитарами Медико-психологической службы.

Он безучастно следил, как поднимаются санитары.

Сначала казалось, что он не обращает внимания на людей в белом, будто он еще не заметил их присутствия. Это позволило санитарам к нему присмотреться.

Ростом сантиметров 180, худощавый, с удлиненным черепом. Одна повязка скрывала левое ухо, другая, поддерживаемая бинтами на носу, загораживал пол-лица — свидетельство того, что он пытался нанести себе увечья.

Потому его и направили в отделение для тяжелобольных Анри-Колина.

Ему не было и тридцати. Шатен, волосы всклокочены, блуждающий взгляд то упирался в землю, то терялся в листве каштанов. Но когда Жюльен попросил пациента следовать за ним и другими, взгляд темных глаз, за которыми обнаружилась бездна, пронзил санитара и приковал к месту. И больше ничего — слабый проблеск темноты угас, и пациент послушно зашагал следом, опустив голову, не проявляя никакого интереса к другим пациентам, которые наблюдали за ним из окон, колотя ладонями по небьющимся стеклам.