Коровка, коровка, дай молочка - [25]

— А вот шофёр сидит, — Анисья показала на Ивана Мартынова. Он смирно сидел все в той же позе возле печи, склонив кудлатую голову и поджав под себя босые ноги. — Заводи машину.

— Где он её заведёт? — сказала Ольга. — Она в гараже, на замке, и ключ у завгара. Да и пьяный он. С утра нализался — ни тяти, ни мамы.

— А я видела у Тигунцевых в ограде стоит машина, — сказала Марина Макарова. — Если Алексея попросить. У него крытая дежурка. Очень удобно.

— Вот ты и попроси, — подхватила Наталья.

— Так мне надо картошку нагребать.

— Ничего, пока он там шель-шевель, нагребёшь. Своих заставь. Давайте, бабы, живо по домам. Собирайте, что есть. А вы девок пока домой не пускайте, — наказывала Наталья хозяевам. — А то Максимовна узнает, закроется на все крючки.

Алексея Тигунцева упрашивать не пришлось. Поняв в чём дело, он пошёл в амбар, положил в мешок свиную голову, большой кусок сала, бросил мешок в кузов и начал объезжать соседей. Женщины несли всё, что попало под руку: грибы, капусту, маринованные помидоры, солёные огурцы, лук, морковь, чеснок, свёклу, редьку, банки с вареньем и всякое снадобье. Торопились, помогали друг другу, снарядили своих мужей грузить мешки и самих загнали в кузов, чтобы потом разгружать у Верхозиных. Когда подъехали к Пустозеровым, Анисья была ещё в погребе.

— Чего там возишься? — с досадой крикнула ей Наталья.

— Медку маленько хочу, — донеслось снизу. — Засахарился, застыл окаянный. Никак не добуду.

— Ну, мёд — ещё ничего, — смирилась соседка. — Можно подождать.

Наконец из погреба вынырнула керосиновая лампа, потом двухлитровая стеклянная банка, наполненная доверху кусками белого цветочного мёда, и сама Анисья с большим кухонным ножом. Она поставила банку на стол и пошла искать пластмассовую крышку. И опять задержала всех на несколько минут, пока разыскала эту крышку.

Приехали к Мартыновым. Девочки были уже одеты и сидели на стульях. Возле их ног стояла туго набитая и прикрытая сверху плотной бумагой хозяйственная сумка, которую Любка принесла с собой. Девочек посадили в кабину, остальные все забрались в кузов и поехали. Все понимали, что сделана только половина дела, что главное впереди, и всяк пытался представить себе, как отнесётся ко всему этому Галина Максимовна.

19

Когда машина подъехала к дому Верхозиных, Галина Максимовна лежала на кровати. Она насторожилась, но подумала, что приехали к соседям, и снова мысли её были обращены к тому, куда без спросу удрали её дочери и почему целых два часа не являются домой. Кроме подружек им идти было некуда. Втайне Галина Максимовна надеялась, что у подружек они могут угадать под ужин, и их напоят чаем, но внезапное исчезновение тайком, в такую погоду ей не нравилось, а долгое отсутствие невольно вызывало тревогу, которая с каждой минутой все нарастала.

В ограде хлопнула калитка, послышались голоса, и Галина Максимовна снова насторожилась. Вместе с женскими вдруг стали яственно слышаться мужские голоса, и первая мысль была самая страшная — не случилось ли что с дочерьми, и эта мысль так обожгла душу, что Галина Максимовна вскрикнула и как ошпаренная вскочила, села на кровати, схватила с головки халат и трясущимися руками стала надевать его на себя.

Люди вошли уже в дом и, судя по всему целая толпа. Галина Максимовна встала и, превозмогая головокружение и слабость, зажав одной рукой ошалевшее от нехороших предчувствий сердце, а другою держась за стенку, пошла в прихожую. Она была ещё в своей комнате, когда кто-то из женщин крикнул:

— Чего раскорячился в дверях? Заходи.

Это был очень знакомый голос, и в нём не чувствовалось ничего такого, что могло бы предвещать несчастье, но Галина Максимовна не верила и лишь прибавила шаг.

То, что она увидела в прихожей, её поразило как гром среди ясного неба. Женщины толкались возле двери, стряхивали с фуфаек и платков снег, некоторые раздевались, не спрашивая ни у кого разрешения, а посреди комнаты стоял мужчина, согнувшийся под тяжестью мешка. В дверях, переступая порог, шевелился ещё один мужчина с мешком на спине, и туда дальше тоже виднелись мешки и сгорбленные спины и крепкие мужские руки, придерживающие эти мешки.

— Куда сыпать-то? — спросил тот, что стоял, согнувшись, посреди комнаты.

— Ты что, первый день на свет родился? — сказала своему мужу Марина Макаровна. — Не знаешь куда картошку сыпят?

— В подполье, — смеясь подсказала одна из женщин.

— Знаю, что в подполье, а где оно?

— Тут оно, тут! — крикнула из кухни Сорокина. — Иди сюда, Тимофей.

Мужчины гуськом потянулись на кухню, и послышался шорох спускаемой в подполье картошки.

— Погоди, Николай, это морковь со свёклой, их отдельно, — командовала Наталья. — Сначала картошку давай.

Галина Максимовна, держась одной рукой за спинку дивана, разинула рот и не могла произнести ни единого слова. Вид у неё был до того жалкий и растерянный, что, казалось, стоит не женщина, а девчонка, одураченная и околпаченная со всех сторон.

— А, Максимовна, здравствуй, — сказала Марина, подходя с улыбкой к хозяйке. — В этой суматохе забыли поздороваться.

— Здравствуй, Максимовна!

— Здравствуй! — закричали женщины наперебой. — Извини, что хозяйничаем. Тут иначе нельзя.