Коровка, коровка, дай молочка - [15]

— Оторвёшь титьку, — сказал скотник.

— Точно оторвёт, — поддакнул фуражир. — Тянет как кота за хвост. Смотри, корова-то лягнёт.

Но замухрышная коровёнка с длинной бурой шерстью смирно стояла и медленно жевала жвачку.

Нинка испугалась, когда ей сказали, что корова может лягнуть, и, отпустив сосок, немножко отодвинулась.

Скотник нагнулся и заглянул под корову.

— Э-э, — сказал он с серьёзным видом и покачал головой. — Тут молока не добиться.

— Почему? Как так — не добиться? — загалдели доярки, подмигивая с улыбками друг дружке и заглядывая под брюхо животному.

— Так это не корова, а бык.

Присутствие наблюдателей с их смешками, шутками и улыбками в конце концов вывело девочку из терпения. Она приподняла одной рукой скамейку и сердито отодвинулась ещё дальше.

— Рассердилась. Сейчас уйдёт, — сказала Мария Дмитриевна.

Но Нинка продолжала сидеть и вроде бы и не думала уходить, а наоборот — приняла выжидательную позу, стараясь всем своим видом показать, что ей мешают.

— Какая настырная, — сказала вполголоса одна из доярок.

Дарья подошла к Нинке.

— Давай я помогу.

Нинка нерешительно подвинулась к корове и подставила подойник под вымя.

— Вот как берись, — сказала Дарья, показывая искусство доения. — Берись не за конец, а вот здесь, чуть повыше.

Косая струйка молока вышла из зажатого в кулаке доярки соска и дзинькнула о дно подойника. Дарья стала доить двумя руками, поработала немного в наклонку, выпрямилась и сказала:

— Туго идёт. Шибко туго. Ну-ка попробуй. Нинка взялась за соски.

— Не тяни их, а выжимай из них молоко-то, — сказала Анфиса, подойдя вплотную с другой стороны.

Девочка старалась делать так, как советовали, но молока не добилась, а лишь смочила себе ладони.

— А ты попроси её, скажи: коровка, коровка, дай молочка, — сказал, улыбаясь, фуражир Василий Наумов.

— Тугая твоя Зорька, — сказала Дарья, обращаясь к Анфисе. — Нинка-то и правда тянула кота за хвост.

— Ничего не тугая, — возразила Анфиса. — Просто к чужим не привыкшая. Не всякому молоко отдаст.

Дарья и Анфиса заспорили, не соглашаясь друг с другом, и мало-помалу в спор втянулись остальные доярки, вставляя в доказательство повадки своих коров. Спорили громко, при этом энергично жестикулировали руками.

Евдокия Муравьёва была самой заметной фигурой на ферме — ростом выше всех, ноги тонкие и длинные, как жерди, обуты в кирзовые сапоги огромного размера. Она стояла в сторонке, за спинами других. Ей и оттуда было все видно. Подняв над головами доярок веснушчатое лицо, она смотрела на все, казалось, равнодушными бесцветными глазами, ни разу не засмеялась, не улыбнулась, не вставила ни одного слова и вдруг поправив выбившиеся из-под серого шерстяного платка оранжево-рыжие волосы, подошла сзади к Нинке и тронула её за плечо.

— Пойдём, — сказала Евдокия.

Нинка встала и пошла, бренча подойником.

Евдокия на ходу подхватила чью-то скамейку и, пройдя ещё несколько шагов, энергично сунула её под приземистую корову с чёрными пестринами.

— Садись, — скомандовала она.

Нинка села и зажала подойник между ног. Евдокия встала сзади, взяла девочку за руки, приладила её пальцы к соскам так, как положено держать их при дойке, и вместе с ней, зажав её маленькие кулачки в своих заскорузлых ладонях, начала доить. Сильные струи молока брызнули в подойник. Евдокия почувствовала, что девочка поняла, что от неё требуется, отпустила руки, сказала: «пробуй» — и выпрямилась. Следом толпой подошли животноводы. Нинка, боясь опять оконфузиться, осторожно взялась за соски по всем правилам, слегка жиманула их с оттяжкой, как учили доярки, и сразу пошло молоко. Тоненькими струйками, вкривь-вкось, а пошло.

— Ну вот, — сказал Василий Наумов, повернувшись к Тарбееву, — чем не доярка?

— Молодчина, — ответил Николай. — Ай-да мастерица!

Нинка тянула соски раз за разом, краснела оттого, что её хвалили, и старалась изо всех сил.

— Примем в доярки? — вдруг спросил Николай, обращаясь к бригадиру.

— Примем, — ответил Бархатов. — Если поднимет корзину с брюквой. Бригадир кивнул головой в сторону огромных плетёных корзин, сваленных кучей в углу коровника.

Доярки развеселились. Некоторые захохотали.

— Хватит доить, — сказала Анфиса, хлопнув Нинку по спине и загоревшись очередной шуткой. — Катерина, брось-ка сюда корзину.

Екатерина Шевчук поняла, что от неё требуется. Выбрала самую большую корзину. Принесла. Поставила, фыркая от смеха, на пол.

— Надевай, Нинка, лямки на плечи, — сказала Анфиса, помогая девочке. — Вот та-ак. Во-от. Вот теперь ты заправская доярка.

Нинка хоть и надела лямки, но корзина так и осталась стоять на полу.

— Теперь иди за брюквой на кормокухню, — командовала Анфиса.

Нинка конфузилась, краснела. Доярки покатывались со смеху.

Бригадир сказал:

— Довольно. Позабавились и хватит. Живо по местам. А тебя, Евдокия, — Александр Егорович обратился к Муравьёвой, — я что-то не пойму. То жаловалась, что не можешь отучить Милку от ручной дойки, а теперь снова приучаешь.

— Про Милку я ничего не говорила.

— А про которую говорила?

— Вот, стоит, зараза. — Евдокия показала стойло рядом, в котором стояла крупная, с длинными рогами породистая корова.