Корова на Луне. Призрак ущелья Анны [Сборник] - [27]

Но Чюлюкин не сдается.

— Лодка это, — стоит на своем Чюлюкин. — Она плавала у нас в Пунькино. В озере.

— Знаем, — отвечают. — Но вот то, что ты нам показываешь, за лодку, извини, признать не можем.

Стоит Чюлюкин перед ними, пот со лба вытирает, не возьмет никак в толк, какой же еще ему довод применить, чтобы убедить тех в том, что сделанная им лодка — лодка.

А те свое:

— Нет, нет — какая ж это лодка? Уж ты поверь нашему опыту…

И с подковыркой далее:

— Образование-то у вас какое?

Видит Чюлюкин — крыть нечем, да в другую тогда крайность.

— А хочете, — говорит, — я продемонстрирую, как она плавает.

На такой дешевке хотел купить их.

Да не тут-то было. Не на тех нарвался. Это кого другого бы испугал. Народ-то в комиссии тертый.

— О каком плавании речь вы ведете? — те ему. — И так наперед видно — плавать она не будет. Так что вы уж тут бросьте нам сказки-то свои рассказывать.

Видит Чюлюкин, что более с ними сейчас ни о чем не договоришься, ругнулся про себя кучеряво и вышел.

Вышел, конечно, не без обиды — понятное дело, рефлексия разная в голову лезет.

— Что за чушь и парадокс: ты им — брито, они тебе — стрижено.

Понятное дело, рефлексия не только злая, но местами также и доброжелательная.

— Конечно, — рассуждает, — в чем-то они правы. Самолет без пропеллера — не самолет. Автомобиль без колес — не автомобиль. Паровоз без… (Хотя, к примеру, тот же самолет может быть и без пропеллера.) Но ведь делал-то я, если я еще в своем уме и насколько мне помнится, лодку.

И теперь уже так подумает и так — что же он делал?

А то, может быть, и в самом деле — не лодку.

Да нет — лодку делал.

Лод-ку!

С тем бы Чюлюкин, наверное, и сел. (Дяди у Чюлюкина в районе нет, по физкультурной части и характером Чюлюкин тоже слаб. Да и куда сильно-то в районе со своей городушкой разбежишься.) Да надоумил его кто то тут снова сходить к одному большого якобы сердоболия товарищу и попросить у него содействии.

Тот слыл в районе первым по части компетентности, — и главное, очень уж славился своей чуткостью.

Смелость день-другой подкопив, Чюлюкин к нему: войдите в положение, имею со всех сторон непонимание, но в вас вижу надежду.

— Понятно, — тот ему. — Но прислушиваться к мнению людей все же надо. Да — надо.

— Не возражаю, — ему Чюлюкин. — Только ведь смотря к чему прислушиваться.

— Тем не менее, тем не менее, — гнет тот свое. — Да и не может быть такого, чтобы абсолютно все говорили не по существу.

— А если говорят?

— Такого быть не может.

— А если такое есть?

— Нет, нет, так не бывает.

Не бывает так, да и все тут — вот ты тут с ним и подискутируй.

Поговорил с ним Чюлюкин, поговорил и вежливости, какая в нем была, как не бывало, видит — с ним не договориться.

— Курва ты! — говорит тому.

На прощанье.

Только и слов нашел. Остальные куда-то все улетучились.

И без всяких извинений дверью снова — хлоп, и был таков.

Подостывши, как человек умный и рассудительный, так решил, обмозговывая происшедшее: «Все, завязываю раз и навсегда, и окончательно в эту дурочку играть; чтобы я так-то вот ходил, а все бы мне голову морочили… Да что мне, делать больше нечего?» И так бы нерушимым оставил свое слово.

Да тут снова его кто-то надоумил: дескать, под лежачий камень вода не течет, а борьба — она двигатель прогресса, а поскольку ты за прогресс, то тогда вставай и двигай его.

Чюлюкин — снова по инстанциям. Да в переписку ударился.

Говорят, инстанций двадцать за каких-то там полгода обхлестал…

Правда, что то за учреждения, того я не знаю — меня в ту пору там не было, но только знаю я доподлинно теперь, что большую часть своей зарплаты тратит он ныне на элениум да прочие там всякие успокоительного действия и свойства микстуры.

Теперь несколько слов про мораль. Как известии, всякому рассказу желательно в самом конце иметь мораль.

Чтобы читатель не вынес из рассказа, упаси бог, чего худого. Чтобы он понял сказанное правильно. Но не превратно.

Так вот тут, и я тоже заявляю об этом ответственно и авторитетно, нет никакой морали. Лодка — есть. Есть башковитый мужик Чюлюкин. Есть микстуры и элениум.

А морали, как и внедрения, — нет. Нет — вот и вся туг мораль.

Что же до лодки, надо и о ней теперь сообщить, то та — рассохшаяся и ржавая, нынче никому не нужная, в лопухах за баней у него лежит.

И ее он, и всего прочего изобретательства теперь уже не касается.

Почему? А потому что вовремя понял, как человек умный, что важнее здоровья на белом свете ничего нет и не может быть.

Правда, в последнее время разработал он самостоятельно весьма оригинальную методику лечения неврозов, Успешно применяет ее на себе. Но поедет ли он с ней в район — сомнительно.

P. S. А в соседнем районе, говорят, некто кандидат каких-то там наук (фамилию его точно не помню — не то Нанырин, не то Болдырин) недавно точно такую лодку изобрел. Я о нем большую статью с фотографией в нашей Веселовской газете как-то читал. Эффект, пишут, — невообразимый. Главное, пишут, — изобретение актуально.

И страшно ко времени. Так из района нашего, я слышал, экстренно в тот район обстоятельную депутацию уже отрядили. Из представителей того самого учреждения, куда Чюлюкин заходил. Отрядили опыт перенимать.