Короткое детство - [16]
На площади, как на базаре, вовсю шла торговля. Эвакуированные меняли на картошку костюмы, рубахи, шапки, сапоги, посуду и даже игрушки.
Тётка Груня, поставив между ног мешок с картошкой и ведро с огурцами, распевала:
— Картошка, картошка, рассыпчатая! Огурцы солёные! Лук репчатый!..
К ней подошла женщина, худущая, как удилище, и вынула из сумки шёлковую рубаху.
Тётка Груня схватила рубашку и сунула в мешок, а женщине дала три картофелины.
— И не стыдно вам? — сказала женщина.
Тётка Груня сунула ей огурец.
— За такую рубашку три картофелины с огурцом! — ужаснулся Стёпка. — Ну и грабиловка!
Лилька Махонина торговала яблоками. Яблоки шли нарасхват. Лилька, не торгуясь, брала всё: и бусы, и платки, и какие-то тряпки. За два яблока ей дали меховую шапочку. Лилька тут же напялила обнову на свою голову и сияла от радости.
— Я не знал, что Лилька такая крохоборка, — сказал Стёпка и плюнул.
Ребята ходили по базару. У Стёпки за спиной болтался вещевой мешок с картошкой. Митька таскал картошку в сумке. Галош было много, но все они не подходили к Митькиным валенкам Стёпке за картошку предлагали новое бобриковое пальто, хромовые сапоги и прочие дорогие вещи. Стёпка от всего отказывался. Он искал жилетку. Один эвакуированный ленинградец умолял Стёпку купить новый костюм.
— Это же бостон, молодой человек. Ему сносу не будет. Поймите, он в сто раз дороже жилетки, — уверял ленинградец.
— Мне нужна жилетка, — стоял на своём Стёпка.
— Ну, пожалуйста, молодой человек, возьмите! Уважьте!
Стёпку ещё никто в жизни не называл молодым человеком. Он смущался и не знал, что делать. Если бы ленинградец ещё раз назвал его молодым человеком и умоляюще сказал «пожалуйста», Стёпка бросил бы ему свою картошку и сбежал от стыда. Но в это время подошла какая-то колхозница и стала торговать бостоновый костюм.
Наконец Митьке повезло. Галоши с красной подкладкой и блестящими носами как раз подошли к его валенкам. Обрадованный Митька высыпал из сумки в подол старухи всю свою картошку. Старуха от такой щедрости опешила и не знала, что ей делать: то ли радоваться, то ли плакать.
Под вторым номером в записке матери стояли пелёнки для Нюшки. Митька побежал за картошкой. Она находилась в санях. И охранял её Пугай. Набив сумку картошкой, Митька вернулся на площадь и выменял столько пелёнок, словно Нюшка собиралась качаться в люльке двадцать лет.
Теперь надо было достать бумагу. И Митька опять побежал за картошкой. Однако на базаре бумаги не было, и ребята отправились за ней к эшелону. Стёпка всё ещё не терял надежды выменять жилетку.
На станции у вагонов торговля шла куда шибче, чем на вокзальной площади. То, что увидели здесь ребята, вряд ли забудут. Такое забыть невозможно. Здесь ленинградцы были ещё страшнее… Остроносые, с провалившимися глазами и такие усталые, как будто целый год не спали. Улыбаться люди совсем разучились, говорили так медленно и тягуче, словно их действительно тянули за язык. Ходили, как в потёмках: ноги ставили неуверенно, словно боялись оступиться и провалиться в яму.
Митька дёрнул Стёпку за рукав.
— Стёп, глянь, череп стоит.
Около вагона стоял длинный, тощий, как шест, человек. На верху шеста торчал череп, обтянутый жёлтой кожей. У шеста были руки. В одной он держал чёрный футляр. Череп заметил уставившихся на него ребят, поманил согнутым пальцем.
Стёпка с Митькой переглянулись, помялись с ноги на ногу и подошли.
— Что у вас? — спросил Череп и ткнул пальцем в Стёпкин рюкзак.
— Картошка.
— Что вам надо?
— Нам? — Стёпка замялся. — Жилетку.
— А вам? — и Череп строго посмотрел на Митьку.
— Бумагу, — испуганно ответил Митька.
Череп вдохнул и выдохнул воздух.
— Бумаги у меня нет и жилетки нет. А есть у меня, мальчики, вот что, — Череп раскрыл футляр и показал скрипку.
Приставив скрипку к плечу, он провёл по струнам смычком. Скрипка тоненько и жалобно пропела: «и-и-и-ой!»
— Нравится? — спросил Череп.
Стёпка кивнул головой. Череп улыбнулся. От этой улыбки у Митьки задрожали губы.
— Ты, мальчик, дашь мне картошку, а я тебе скрипку. Договорились?
— Ага, — и Стёпка протянул Черепу рюкзак с картошкой.
Череп положил скрипку в футляр, закрыл на застёжки и передал Стёпке.
— Береги. Если я останусь жив — приеду к тебе и заберу скрипку. А если умру, то она навсегда останется у тебя. Запомни, мальчик, — это очень хорошая скрипка и очень дорогая. А теперь ты мне скажи свой адрес. Где ты живёшь? — Череп вытащил коричневую книжицу и ручку-самописку.
Стёпка сообщил свой адрес: то есть деревню, область и район.
Череп взял Стёпкин рюкзак с картошкой, пошёл к вагону. Шёл он так тихо и осторожно, словно боялся, что ноги вот-вот отвалятся. Сам он забраться в вагон не смог. Его подхватили за руки и втащили.
Стёпка ничего не понимал. Он вертел в руках футляр и удивлённо пожимал плечами.
— Коршун, дай я подержу немного? — попросил Митька.
— На, подержи, только не ставь на снег, — предупредил Стёпка.
Митька подержал футляр, погладил его и со словами «ну и повезло же тебе» отдал Стёпке.
Неподалёку от них стояли два маленьких человечка в одинаковых пальтишках и одинаковых шапках с завязанными ушами.
— Карлики! — воскликнул Митька.
