Коротко и жутко. Военкор Стешин - [17]
Текст был опубликован 10.08.2008 в газете «Комсомольская правда»
Проклято верхнее, проклято нижнее
Битое стекло хрустело между панцирной сеткой и окровавленным матрасом. Стекло давно уже было пора вытряхнуть на пол, но я боялся трогать свою постель. Этот матрас я притащил из подвала больницы, где все дни уличных боев работал подземный госпиталь. Матрас еще пах сырной плесенью и подсохшим гемоглобином. Когда я развернул свою добычу на свету, меня ждал сюрприз – четкий контур человеческого тела темной кровью отпечатался на унылой полосатой бязи. Других матрасов для меня здесь никто не припас, и я лишь перевернул свою находку кровью к земле. На этом жутком ложе не спалось душными ночами. Я ворочался, кутаясь в штору, сорванную в ординаторской, и думал о том, что Христос, наверное, тысячи раз являлся в наш мир. Может быть, каждый год или каждый месяц. И все время приходил он рано или неузнанным, и рядом обязательно оказывались званые, но не избранные, и древняя история повторялась раз за разом. И сейчас я сплю на еще одной плащанице, на которой неизвестный мне человек принял страшные муки за всех. Матрас источал страдания тонкими иглами, которые кололи спину и совесть. Под окнами разбитой больницы до пяти утра оглушительно молотили генераторы, треща прогоревшими глушителями. С рассветом их отключали, и было слышно, как за перевалом что-то грозно и с переливом рокочет и рвется.
Утром падающие с ног хирурги засыпали ненадолго, и в надувной палатке прямо под моим окном начинала кипеть злоба. Там уже третий день лежала сумасшедшая старуха-грузинка. Ее нашли в Курте ополченцы. Хотели пристрелить, но не дали наши солдатики. Курту и все соседние села сожгли осетины – рубили с плеча гордиевы узлы застарелой вражды, а забытую старуху на броне привезли в госпиталь МЧС милосердные русские. Не знаю, почему ее бросили-забыли родственники. Может, как злой символ зла. Старуха исходила злом – она проклинала наш и без того проклятый мир десятками часов. С надрывом, на хрипе. Без перерывов на еду – она отказывалась от пищи и воды, хотела, наверное, чтобы Бог скорее забрал ее к себе. Но у Бога в те дни были более важные дела, и на несчастную старуху у него просто не нашлось времени. И у людей не было времени, места в машинах и большого желания, чтобы отвезти эту нечаянную жертву войны во Владикавказскую психушку. А во Владикавказе дежурный врач-осетин посоветовал русскому врачу-эмчеэснику старуху-грузинку просто усыпить, как кошку, сбитую машиной… Зло умножалось на зло, и этому не было видно конца. Старуху оставили в раскаленной надувной палатке и лишь кололи ей какие-то седативные препараты. Медбрат держал, уворачиваясь от жидких старческих плевков, а медсестра пыталась поймать стальной стрункой ее вены, пересохшие, как пустынные реки. Полог палатки был скатан трубочкой, и через дверной проем мне было хорошо видно, что там происходит, – в этом желтом жарком сумраке фигуры людей плавали, как в жиденьком столовском киселе.
На второе утро я заметил, что старуху выслеживают. Напротив палатки, в тени дерева, часами сидел молоденький осетинский ополченец в пыльном и прожженном спортивном костюме. Под вечер он на кошачьих лапах попытался зайти в палатку к старухе, прижав АКСУ к бедру стволом вниз, чтобы его не было видно со стороны. Но бдительная и горластая сестричка легко, на десять децибелов, перекрыла и шум генераторов, и каскад грузинских проклятий:
– Коля! ***ый в рот! Ну убери ты его отсюда!
Из-за палаток выбежал Коля – отнятый у ополченца автомат смотрелся в его руке как авторучка. Сам Коля ходил по госпиталю с пулеметом – он ему не мешал и не напрягал.
На следующий день я опять увидел этого же ополченца – парень сидел в тени каштана и точил нож. Раз в пару минут проводил обмылком кирпича по сияющему лезвию. Старуха не просто чуяла свою смерть – она ее требовала. Крики, треск генераторов, редкий и методичный визг камня по стали… Я сидел с ногами на подоконнике, с ноутбуком на коленях и сходил с ума, пытаясь с помощью 32 символов и нескольких знаков препинания описать творящийся вокруг ад. В моем сердце не было жалости к старухе: только равнодушие, граничащее с черствостью. Несколько дней назад в грузинском Гори дети или внуки этой старухи прислонили меня к забору нового госпиталя. На этом заборе висели длинные списки грузинских имен и фамилий, а вокруг толпились серые от горя люди. И когда я их по-русски спросил: «Кто это? Убитые или раненые?», меня моментально вывели из счастливого советского забытья и объяснили доходчиво, где между народами пролегает граница интересов и вражды. Защелкали опускающиеся предохранители, и кто-то из грузинских военных отбросил ногой в сторону мой рюкзак. Вот этот мягкий удар ярко-желтого американского берца времен «Бури в пустыне» был на тот момент самым страшным звуком в моей жизни. В нем было слишком много смыслов, чтобы постичь их за неделю.
Ноутбук окончательно сел, и я пошел по битому стеклу к генераторам и там за пачку сухариков воткнул в розетки и компьютер, и телефон. Отходить далеко от своей техники не хотелось. Я повел очами окрест и зацепился взглядом за взгляд ополченца, сидящего в неизменной позе на том же самом месте. В его глазах плескалось безумие. Ножа у осетина уже не было – отняли сегодня днем, и он свободной и безоружной рукой прижал два пальца рогулькой к губам: «Есть курить?» Я присел рядом с ним, открытую пачку положил между нами на высохшую до порохового треска траву. Между пыльных ботинок осетина расположилось маленькое, игрушечное кладбище из трех крестов, воткнутых в аккуратные продолговатые холмики. Перекладины крестов с неким надежным изяществом были примотаны травинками. На эту икебану ушел не один час, и до завершения работы было еще очень далеко. На земле кучкой лежали ветки, отобранные для оградки. Не дожидаясь моих вопросов, осетин дотронулся до каждого креста: «Нана», «Лиана», «София». Главы семьи, отца, на этом игрушечном кладбище не было, его убили грузины еще в начале девяностых. Аслан, так назвался ополченец, ушел из дома за час до удара «Градов» по Цхинвалу. Передовые части грузинской армии уже смяли миротворческие посты, и редкие горожане потянулись на позиции – защищать город и близких. Женщины спрятались в подвале, над которым в сенях стояли пластмассовые канистры с бензином. Двести литров и еще машинное масло… Когда в дом что-то попало, каменный подвал превратился в нутро мартеновской печи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1. Не нужно ассоциировать автора с героями рассказа. 2. Описываемые события реальны на 110 %.
Вы верите в судьбу? Говорят, что судьба — это череда случайностей. Его зовут Женя. Он мечтает стать писателем, но понятия не имеет, о чем может быть его роман. Ее зовут Майя, и она все еще не понимает, чего хочет от жизни, но именно ей суждено стать героиней Жениной книги. Кто она такая? Это главная загадка, которую придется разгадать юному писателю. Невозможная девушка? Вольная птица? Простая сумасшедшая?
Действие романа «Дети Розы» известной английской писательницы, поэтессы, переводчицы русской поэзии Элейн Файнстайн происходит в 1970 году. Но героям романа, Алексу Мендесу и его бывшей жене Ляльке, бежавшим из Польши, не дает покоя память о Холокосте. Алекс хочет понять природу зла и читает Маймонида. Лялька запрещает себе вспоминать о Холокосте. Меж тем в жизнь Алекса вторгаются английские аристократы: Ли Уолш и ее любовник Джо Лейси. Для них, детей молодежной революции 1968, Холокост ничего не значит, их волнует лишь положение стран третьего мира и борьба с буржуазией.
Прототипы героев романа американской писательницы Ивлин Тойнтон Клея Мэддена и Беллы Прокофф легко просматриваются — это знаменитый абстракционист Джексон Поллок и его жена, художница Ли Краснер. К началу романа Клей Мэдден уже давно погиб, тем не менее действие вращается вокруг него. За него при жизни, а после смерти за его репутацию и наследие борется Белла Прокофф, дочь нищего еврейского иммигранта из Одессы. Борьба верной своим романтическим идеалам Беллы Прокофф против изображенной с сатирическим блеском художественной тусовки — хищных галерейщиков, отчаявшихся пробиться и оттого готовых на все художников, мало что понимающих в искусстве нравных меценатов и т. д., — написана Ивлин Тойнтон так, что она не только увлекает, но и волнует.
В первую часть сборника «Синдром Черныша» вошли 23 рассказа Дмитрия Быкова — как публиковавшиеся ранее, так и совсем новые. К ним у автора шести романов и двух объемных литературных биографий отношение особое. Он полагает, что «написать хороший рассказ почти так же трудно, как прожить хорошую жизнь». И сравнивает свои рассказы со снами — «моими или чужими, иногда смешными, но чаще страшными». Во второй части сборника Д.Быков выступает в новой для себя ипостаси — драматурга. В пьесах, как и в других его литературных произведениях, сатира соседствует с лирикой, гротеск с реальностью, а острая актуальность — с философскими рассуждениями.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Лекции культового писателя и политического деятеля Эдуарда Лимонова внедряются в сознание слушателя и заставляют нас задуматься о социальном устройстве и культурных традициях, о нашем будущем и будущем нашей цивилизации. Тысячи беженцев колонизируют Европу, насаждая свою культуру, религию и правила. Нехватка пресной воды, перенаселение, исчерпавшие себя биоресурсы подводят нас к неминуемым войнам. Пропущенные через сознание писателя, изложенные ироничным стилем, мрачные пророчества никого не оставят равнодушным. Издание публикуется в авторской редакции.
Роман Михаила Бокова открывает мир мрачной военизированной субкультуры «черных копателей» – людей, которые нелегально ищут в русских лесах артефакты Великой Отечественной войны. Главный герой москвич Андрей Ганин занесен в новгородские леса отчаянным желанием найти следы своего деда-фронтовика. Предводитель ватаги «копателей», он обладает даром «слышать» землю и находить сокрытое в ней. Но дар может обернуться и проклятием. Ганин видит мятущиеся души погибших солдат, видит то, что происходило здесь 70 лет назад, на полях войны.
В этой книге люди жёсткие. Нетерпимые, быть радикальнее их — невозможно. Я сообщил этому собранию радикалов смысл, увидел у них общие черты и выделил из человечества таким образом особый и редкий тип «человека подвига». Человек подвига совершает свой подвиг не ради человечества, как принято благообразно предполагать и учить в средних школах, а просто потому, что его энергетика заставляет его делать это. Без цели, но такие люди всегда умудрялись сбивать с толку человечество. Этим они и интересны. Эдуард Лимонов.
«Палач» — один из самых известных романов Эдуарда Лимонова, принесший ему славу сильного и жесткого прозаика. Главный герой, польский эмигрант, попадает в 1970-е годы в США и становится профессиональным жиголо. Сам себя он называет палачом, хозяином богатых и сытых дам. По сути, это простая и печальная история об одиночестве и душевной пустоте, рассказанная безжалостно и откровенно. Читатель, ты держишь в руках не просто книгу, но первое во всем мире творение жанра. «Палач» был написан в Париже в 1982 году, во времена, когда еще писателей и книгоиздателей преследовали в судах за садо-мазохистские сюжеты, а я храбро сделал героем книги профессионального садиста.