Короско - [20]

Но вдруг мирный ход его мыслей был прерван негодующим голосом полковника Кочрейна, который показался на скате ближайшего пригорка, и за руки которого бешено уцепились два араба, осмелившиеся, по-видимому, связать его.

Лицо его было багровое, голос хрипел от бешенства, и он неистово выбивался.

– Ах, вы, проклятые убийцы! – скрежеща зубами, кричал он и вдруг, заметив, что очутился в двух шагах от своих, крикнул: – Бельмонт, они убили Сесиля Броуна!

Случилось это так. Желая уйти от своего собственного раздражения, полковник Кочрейн забрел за ближайший пригорок, где в маленькой котловине увидел группу лежащих верблюдов и услышал громкие раздраженные голоса нескольких человек. Центром группы был Сесиль Броун, бледный, с вялым, скучающим взглядом и, как всегда, подкрученными кверху усиками. Арабы уже раньше обыскали его, как и всех остальных пленников, но теперь хотели раздеть его донага, в надежде, что он имеет при себе еще что-либо, чего им не удалось найти при первом обыске. Один отвратительного вида негр с широкими серебряными кольцами в ушах скалил свои лошадиные зубы и, видимо, издевался над молодым дипломатом, подступая к самому его лицу. Невозмутимое спокойствие и безучастный скользящий взгляд Сесиля Броуна в эти минуты казались Кочрейну настоящим геройством, чем-то сверхчеловеческим. Пиджак Броуна был уже распахнут, жилет тоже, и теперь громадные заскорузлые пальцы негра ухватили ворот его сорочки и, рванув, разодрали ее до пояса. При звуке этого рвущегося полотна словно какое-то безумие овладело этим всегда и доселе невозмутимым и бесчувственным молодым человеком: при прикосновении к его телу этих заскорузлых черных пальцев, казалось, вся душа возмутилась в нем. Дикий огонь сверкнул в его глазах, – это уже был не законченный продукт салонов XIX века, а дикарь, схватившийся с дикарем. Лицо его разгорелось, всегда плотно сжатые губы разворотились, как у чувственного сластолюбца, – и он принялся бить его, как девочка, раскрытой ладонью; с диким криком, скрежеща зубами, набросился на негра и колотил по чему попало, слабо, но злобно, без перерыва. Негр на мгновение опешил и подался назад под этим градом неожиданных, точно детских ударов, но затем, видимо, озлившись, выхватил длинный нож из своего рукава и, что есть силы, со всего размаха ударил им снизу под занесенную для удара руку противника. Броун разом опустился на землю и в сидячей позе, опираясь обеими ладонями, стал кашлять, как кашляет человек, поперхнувшийся за обедом, – сильно, беспрерывно, спазмами. Щеки его, горевшие гневом, вдруг побелели, затем в кашле послышалось клокотанье подступившей к горлу крови, он прикрыл рот рукою, тихонько повалился на бок и остался недвижим; целый поток яркой алой крови смочил песок. Негр с презрительным взглядом отер свой нож и спрятал его обратно в рукав.

Как безумный, накинулся на него теперь полковник Кочрейн, но был схвачен несколькими из стоявших вокруг арабов и со связанными руками отведен к своим сотоварищам.

Итак, Хидинглея уже не было в живых, Сесиля Броуна также, и теперь наши пленные с тревогою переводили глаза с одного бледного лица на другое, мысленно спрашивая себя, за кем же очередь.

На большом камне, один, в сторонке от других, сидел monsieur Фардэ, подперши голову руками и уставив локти в колени. Он неподвижно смотрел вдаль, когда Бельмонт заметил, что он вдруг поднял голову и насторожился, как породистая охотничья собака, заслышавшая чужие шаги, затем разом подался вперед и, очевидно, напрягая всю силу своего зрения, стал смотреть в том направлении, по которому только что прошел их караван. Бельмонт стал смотреть туда же, – и действительно, там, вдали, что-то виднелось, что-то двигалось… Вскоре уже можно было отличить холодный блеск стали и что-то белое, развевающееся по ветру. Сторожевые дервиши дважды повернули своих верблюдов и затем разрядили свои ружья в воздух. Но не успел еще замереть звук залпа, как все они были уже в седлах – и арабы, и негры; еще минута, – все верблюды были подняты на ноги и плавно двинулись по направлению к своим сторожевым. Пленных окружили несколько человек вооруженных арабов, которые у них на глазах стали вкладывать боевые патроны в свои ремингтоны.

– Клянусь честью, это кавалерия на верблюдах! – воскликнул полковник Кочрейн, позабыв о всех своих невзгодах. – Я полагаю, что наши! – и он в волнении, сам не сознавая как, высвободил свои руки из аркана.

– Значит, они оказались еще проворнее, чем я ожидал, – сказал Бельмонт, – они прибыли целыми двумя часами раньше, чем их можно было ожидать. Ура, monsieur Фардэ! Са va bien, n'est ce pas?

– Ah! Merveilleusement bien! Vivent les Anglais! – воскликнул француз в сильном возбуждении, готовый бежать навстречу приближающейся веренице верблюдов. Голова каравана уже показывалась из-за пригорка.

– Слушайте, Бельмонт, я должен вас предупредить, что эти молодцы, как только увидят, что их дело проиграно, тотчас же пристрелят нас, как дичь. Таков их обычай. Поэтому будьте готовы, постарайтесь справиться с тем подслеповатым парнем, что крив на один глаз; я беру на свою долю этого дюжего негра; вы, Стефенс, постарайтесь выбить ружье из рук вот того тощего парня; вы, Фардэ, comprenez-vous? Il est necessaire справиться с ними, прежде чем они успеют пустить в дело свое оружие, но… но… – его слова перешли в какой-то невнятный шепот, – это арабы! – проговорил он, с трудом ворочая языком; его голос до того изменился, что его нельзя было узнать.