Коронованный рыцарь - [123]

— Встаньте и успокойтесь! — воскликнул он и, снова наклонившись к ней, взял ее за локоть правой руки.

Она встала и скорее упала; нежели села в кресло.

— Исполните мою просьбу, ваше величество… — простонала она.

— Нет, тысячу раз нет… До сих пор я оказывал вам, как вы утверждаете, милость исполнением ваших просьб, теперь я окажу ее вам неисполнением… И это будет опять справедливо, потому что ваше настоящее желание нелепо и противоестественно… Как ваш государь, я запрещаю вам думать о монастыре и об отказе от состояния, которое ваше по праву, которое вы заслужили перенесенными страданиями… Слышите, я приказываю это вам, как император… Подумайте о вашем ребенке…

Государь встал. Ирена Станиславовна тоже поднялась с кресла.

— До свиданья… — сказал государь. — Вы меня поняли?

Он подал ей руку.

— Поняла и повинуюсь… — прошептала Ирена и почтительно облобызала руку императора, облив ее слезами.

Он проводил ее из кабинета до приемной, где и продолжался прием. Ирена Станиславовна уехала из дворца, довольная искусно разыгранной комедией.

На чувствительного по природе Павла Петровича она произвела сильное впечатление. Он не замедлил рассказать о ее самоотверженной любви близким придворным. Те разнесли с прикрасами по гостиным эту сцену приема государем Олениной.

Репутация несчастной женщины с разбитым сердцем была упрочена за Иреной Станиславовной.

XII Еще жертва

Над домом Похвисневых разразились один за другим два тяжелых удара.

Самоубийство Виктора Павловича Оленина не было в числе их.

Хотя привезенная из дворца и едва оправившаяся от истерического припадка Зинаида Владимировна и сообщила своим домашним страшную новость, но она не произвела на Владимира Сергеевича, ни на Ираиду Ивановну особенного впечатления.

Им было не до того.

Первая долетевшая до них весть, что у государя была жена Оленина, Ирена Родзевич, брак с которой государь признал законным, а следовательно Виктор Павлович должен быть вычеркнут из списка женихов, вообще, а жениха их дочери Зинаиды, в частности, разрушила лелеянные ими долго планы.

Нельзя сказать, чтобы сам по себе Оленин считался супругами Похвисневыми за самую блестящую и самую желательную партию для их дочери, но главным образом они имели виды на его состояние, которым они рассчитывали поправить свои, несмотря на высокие милости государя, очень запутанные дела.

Придворная жизнь поглотила огромное количество денег, и Владимир Сергеевич принужден был входить в долги, которые увеличивались с течением времени припискою значительных процентов и перепиской обязательств и грозили стать неоплатными.

Зинаида Владимировна была посвящена Ираидой Ивановной в их дела и обещала из денег мужа широкую помощь.

И вдруг…

Это был первый удар.

Второй разразился почти одновременно с получением известия о самоубийстве Оленина.

Это была долетевшая случайно очень быстро до дома Похвисневых весть о трагической смерти Осипа Федоровича Гречихина.

Один из слуг Похвисневых, бывший в городе, зашел к камердинеру Дмитревского — Петровичу, как раз в то время, когда там было получено сведение о том, что Осипа Федоровича вытащили из проруби, куда он умышленно бросился.

Вернувшись домой, слуга рассказал об этом в людской, откуда известие и перешло к господам.

Ираида Ивановна, не подозревавшая, как мы уже говорили, близких сердечных отношений ее дочери к покойному, рассказала за обедом при ней о его страшной смерти.

Полина, услыхав эту роковую весть, как сноп свалилась со стула и, несмотря на принятые тотчас меры, не могла быть приведена в чувство.

Она казалась мертвой.

Бросились за докторами и двое из них прибыли одновременно. Их усилиями больная, если не была приведена совершенно в чувство, но тяжелый обморок перешел в забытье. На теле появилась чувствительность.

Начался бред.

Из этого бреда Владимир Сергеевич и Ираида Ивановна впервые узнали о серьезности чувства их дочери к Осипу Федоровичу Гречихину, которого Полина называла в бреду «Осей», своим «Осей».

Доктора определили сильнейшую нервную горячку, объявив, что положение очень опасно и что при такой тяжелой форме, вызванной страшным потрясением не только всей нервной системы, но и мозга, исходов болезни только два — смерть или сумасшестие.

Прописав лекарства, эскулапы уехали, заявив, что оба попеременно будут следить за ходом болезни.

Вскоре после этого вернулась из дворца Зинаида Владимировна. Понятно, что принесенное ею известие о смерти Оленина не произвело на убитых новым горем ее родителей ни малейшего впечатления.

Известие об опасной болезни сестры, с другой стороны, не особенно тронуло Зинаиду Владимировну.

Они никогда не были особенно дружны, а за последнее время совершенно отдалились друг от друга.

Они жили разною жизнью, их интересы были совершенно различны, они преследовали в жизни совершенно противоположные цели.

Словом, они были чужие друг для друга.

Полина, впрочем, несмотря на эту рознь, любила сестру, и больная, в бреду, вместе с именем горячо любимого ею человека вспоминала сестру Зину, жалела ее, звала к себе.

Прошло три недели.

Больная находилась между жизнью и смертью. Наконец наступил кризис. Больная физически вступила на путь выздоровления, но, увы, потухший взгляд ее чудных глаз красноречиво говорил, что доктора были правы, предсказывая роковую альтернативу.