Короли Вероны - [55]

— Такая точка зрения отрицает наличие свободной воли, — возразил Данте. — Между тем Церковь одобряет эту идею. Судьба человека во многом зависит от него самого. Иначе какой смысл в нашем пребывании на земле?

Муссато подался вперед, насколько ему позволяли шины.

— А если человек выберет не ту судьбу, которая уготована ему Богом? Например, тот, кому следовало стать воином, станет земледельцем. Будут ли звезды ему мешать? Будет ли Бог ему мешать?

— Что скажешь, Пьетро?

Скалигер заметил, как юноша изменился в лице. Однако Пьетро был слишком смущен, чтобы высказать свои соображения.

— Я… я не знаю. Мне известно только, что мой отец считает астрологию очень серьезной наукой.

Скалигер переглянулся с Данте.

— Серьезней некуда. Предсказатели горят в аду за обман.

— Предсказатель предсказателю рознь, — поправил Данте. — Некоторые читают будущее по внутренностям животных. Это суеверие, в то время как астрология — наука, а я — ее последователь. Однако астрологи, подобно священникам, бывают плохие и хорошие. Я не признаю астрологов, которые пытаются изменить волю небес или, того хуже, в надежде снискать милость сильных мира сего делают предсказания по отдельным звездам, не учитывая общей картины.

— Бедная Манто! — воскликнул Пассерино. — Данте, бросьте нам кость!

— Я уже бросил. Ее кость.

Слова Данте всех позабавили, однако Кангранде не унимался. Он хлопнул в ладоши, и смешки тотчас стихли.

— В котором стихе об этом сказано, поэт? Меня это в первую очередь касается — не хочу называться жертвой льстивых предсказателей. В чем разница между свободным толкованием, за которое ты ратуешь, и осознанной непокорностью, которую ты порицаешь — или, вернее, Он порицает?

На лице Данте отразилась хорошо отрепетированная загадочность.

— Полагаю, только Господь вправе это решать.

Скалигер презрительно тряхнул головой. Его ухмылка сделалась еще шире.

— Ты, поэт, как всегда, весьма красноречив, когда говоришь на общие темы, но стоит дойти до деталей, из тебя слова не вытянешь.

— Разумеется, мой господин. Для этого поэты и существуют, — пожал плечами Данте.

Дискуссию закрыли. Обильный и разнообразный ужин продолжался уже за другими разговорами, на менее обязывающие темы, которые, однако, обсуждались с тем же жаром. Говорили о тактике ведения боя, о женщинах, о политике, о винах. На десерт была подана изысканная яблочная fricatella, сдобренная оживленной беседой о судьбе ордена тамплиеров, окончательно уничтоженного несколько месяцев назад. Великого магистра ордена, Жака де Моле, сожгли по обвинению в ереси. Когда пламя охватило столб, де Моле провозгласил свою невиновность и объявил, что Сам Господь отомстит за его смерть. Магистр проклял французского короля и его потомство до тринадцатого колена. Задыхаясь в дыму, де Моле предрек, что еще до окончания года и Филипп IV, и Папа Климент вместе с ним, магистром, предстанут перед Господом.

О последних словах де Моле сразу забыли, однако менее чем через месяц Климент действительно умер. Пьетро хорошо помнил, как Данте спешно сочинил для стиха 19-го эпизод с пророчеством о смерти Папы и разослал вставку и указания всем своим переписчикам.

Гости Капитана увлеченно обсуждали вероятность кончины французского короля. Хотя все они скептически относились к тамплиерам, ни у кого не возникало сомнений, что причиной полного разгрома ордена явилась алчность Филиппа IV Красивого.

Пьетро слушал, стараясь не упустить ни единой мысли этих выдающихся людей. Он не переставал восхищаться их речами, однако более всего удивляли юношу взаимоотношения воинов. Асденте не далее как три дня назад стремился раскроить Кангранде череп, а теперь, за ужином, Кангранде обращался с ним как с любимым родичем. Джакомо Гранде был учтив и дружелюбен: он искренне наслаждался обществом Скалигера. Муссато совершенно расслабился; казалось, от полного блаженства его отделяют лишь собственные переломы. Только Марцилио смотрел волком; правда, когда заговорили о выигранных и проигранных сражениях, даже он оживился.

Один только венецианец не испытывал удовольствия от ужина. Кангранде не упускал случая задеть Дандоло. Делал он это весело, шутя, с неизменной любезностью. Но беспощадно.

Наконец с ужином было покончено. Марцилио да Каррара поднялся первым, небрежно спросив у своего дяди разрешения выйти из-за стола. Он ушел из обеденной залы, не оглянувшись. Асденте и Пассерино проследовали в гостиную, чтобы продолжить вечер за игрой в кости. Дандоло и Гранде помогли Муссато подняться, после чего слуги доставили поэта прямо в его «камеру», как зловеще шутил Кангранде. Падуанцев содержали в превосходных апартаментах, ничего общего не имевших с тюрьмой. Кангранде близко к сердцу принимал выражение «любите врагов своих».

Скалигер принялся отдавать распоряжения слугам. Данте подошел к сыну.

— Как ты себя чувствуешь, мальчик мой?

— Хорошо, отец, — отвечал Пьетро, гоня мысли о личинках.

— Вот и славно, — нарочито небрежно произнес Данте. — Тогда я пойду спать. — Взгляд его упал на непокрытую голову сына. — А где же твоя новая шляпа?

— Потерялась в дороге, — сказал Пьетро.

— Так-так. — И с довольной улыбкой Данте удалился.