Короли комедии - Светлана Харитонова - [2]

- А когда увлеклись театром?

- Началось все с моего увлечения актерами. Первым кумиром был Михаил Названов. Я даже вылепила его физиономию по фотографии.

В школе мы организовали группу и поставили сценку из "Мертвых душ" Гоголя. А так как школа у нас была женская, девочка Инна играла Чичикова, а я - Ноздрева.

- Ну, тогда мне понятен Ваш темперамент...

- Ну да, если учесть, что я сама выбрала этот кусок из романа.

Дома у меня был матрас из черного конского волоса, я выдрала из него клок, и сделала большой взъерошенный парик. Из этого же волоса смастерила лохматые усы. И взяла папин узбекский халат в разноцветную полоску. И мы очень здорово играли, девчонки и их мамы очень симпатично нас принимали. Я, помню, все басила: "Слушай, брат Чичиков!.. Слушай, брат Чичиков!.."

Но был казус. По ходу сцены мне предстояло открывать бутылку - чтобы напоить Чичикова. Купили мы лимонад, я взяла консервный ключ... И вдруг поняла, что в бутылке, помимо крышки, оказалась еще и пробка! Мне нужно наливать, а я не могу! Пробка не дает. У меня скулы ходуном ходят, глаза бешеные, но я продолжаю играть. Нажимаю, нажимаю, воткнула палец порезала, кровь потекла. Но все равно открыла! Наливаю лимонад, продолжаю играть, настроение ужасное... Но никто ничего не заметил.

Вышла я за кулисы, кровь течет, Инка ругается. Но главное-то получилось!

И после этого я пошла к Ивану Романовичу Пельтцеру, очень популярному в те годы актеру и педагогу. Моя подружка Лида Лепешкина, жившая в его дворе, помогла организовать встречу. Я прочла ему басню "Волк и ягненок" и хотела услышать от него вердикт - гожусь я в артистки, или нет. А он сразу стал учить меня, как лучше эту басню прочесть. Никакой оценки не дал. "Эту фразу надо произносить вот так... За ягненка - так, за волка - так!.."

Я была очень серьезная поклонница МХАТа, вся такая глубокая, а Пельтцер в лицах читал, по-эстрадному. Очень мне это не понравилось. Смешно, конечно, но не мое. "Спасибо, я все учту", - заявила и ушла.

Это было в классе седьмом, а в девятом я пошла уже во МХАТ, к актеру Добронравову. Набралась нахальства, смелости и стала читать ему какой-то рассказ Чехова. Спросила, стоит ли мне идти в профессию, или не стоит. Он пробурчал: "Ну, стоит, стоит..." И я решилась поступать в Художественный театр.

- А почему именно МХАТ?

- Не знаю. Почему-то я поклонялась этому театру. Нравились мне Ливанов, Качалов, Еланская. Я прошла два тура, а на третий не пошла. Надо было сдавать аттестат, а я только еще закончила девятый класс. И для себя решила: ну, раз смогла пройти два тура, значит, пройду и в следующем году.

А уж по окончании школы я шла поступать совершенно спокойно. Читала рассказ Чехова "Индейский петух" (или "Маленькое недоразумение"), который начинался так: "Чучело ты, чучело, образина ты лысая!" - говорила однажды Пелагея Петровна своему супругу, отставному коллежскому секретарю Маркелу Ивановичу Лохматому..." Вступительные экзамены принимали Виктор Карлович Монюков, Георгий Авдеевич Герасимов и Сергей Капитонович Блинников. Как вы знаете, Блин был совершенно лысый. И когда я начинала читать, решила, что буду нахально на него смотреть. Он сидел в сторонке, курил, и когда я назвала его "лысой образиной", он засмеялся, погладил себя по голове, и пепел посыпался на его лысину. "Ну ладно, хватит-хватит, все нормально. Давай дальше..."

Сейчас я думаю, что лучше бы пошла в Вахтанговскую школу. Мне она очень нравится. Я смотрю, какие ребята оттуда выходят - у них пластика необыкновенная, они очень свободные, раскованные. Нет в них нашей зажатости от системы Станиславского.

- А вы, значит, чувствуете зажатость, дискомфорт?

- Нет, не в этом дело. Я вспоминаю, как мы поклонялись нашим педагогам, ходили за ними по пятам. Когда на первых трех курсах они обучали нас этой системе, мы считали, что уже становимся гениями. Для нас кроме Качалова, Кторова и Петкера больше актеров не существовало. Вот они Актеры! А все остальные в других театрах - ерунда.

А уже потом мы поняли, что ни черта не умеем. Когда я пришла в Театр-студию киноактера, с удивлением осознала: "Господи, сколько мне еще нужно учиться, учиться и учиться!"

- Насколько я знаю, мхатовские старики нежно и трепетно относились к ученикам, хотя ролей все равно не давали. Вы чувствовали их опеку?

- Ну, я бы сказала, что не все нас опекали. У Блинникова были любимчики. А вот Монюков возился со всеми. Он прививал нам дополнительную культуру - возил в Ленинград, мы гуляли по Павловску, Екатерининскому дворцу. Он рассказывал нам все, что знал, а знал он много. Но обучал нас только внешнему рисунку. Он не пытался найти в роли стержень, а диктовал: "Руку поднимите так, ногу так, голову поверните туда, сядьте сюда. Скажите с такой интонацией"... Я до сих пор помню, как мы репетировали отрывок из какой-то военной пьесы, где у меня была фраза: "А почему у тебя автомат?" И Виктор Карлович продемонстрировал, как надо ее произнести. Он подтирал нос, морщился, делал правильные паузы и т.д. И, надо сказать, отрывки с ним получались самые лучшие. Но это все в душе не откладывалось, не прочувствовалось, была лишь сплошная математическая выверенность.