Короли и Звездочеты - [6]
Монфиев кота видел, мельком - Глюнов очень вовремя сделал умный вид, засверкал очками и шепотом, с придыханием произнес, что котейка - «сюрприз от Курезадова, а остальное уже в вашем холодильнике», на том официальный интерес к животному завершился.
А неофициальный… Журчаков, после того, как Ленка дала ему отворот поворот, однажды прибегал к Сашке жаловаться на женское коварство. По профессиональной привычке ухватил кота поперек живота и принялся исследовать насчет блох, состояния здоровья и своей любимой генетики. Кот зло зарычал, вонзил в Журчакова все имевшиеся в наличии клыки и когти, вырвался, потеряв клок шерсти, и сбежал на распределительный щит. Журчаков, по-детски, с досадой и наплевательством к бактериям, облизывая царапины, прошелся насчет сходства женщин и кошек; унес шерстку кота к себе в подвал, и три дня издевался над Глюновым, прося объяснить, почему генные спирали с черных шерстинок не идентичны белым образцам с того же подопытного объекта, и как может быть обыкновенной фелициа доместика - триста шестьдесят лет???
Глюнов обиделся и перестал с шутником разговаривать; на нелестный отзыв о Журчакове обиделась Ленка и перестала разговаривать - теперь уже с Сашкой. Но после того, как с Журчаковым случился небольшой нервный срыв - он психанул, когда утром обнаружил следы возгорания вокруг любимого компа, плюс вдобавок к замыканию по лаборатории и особо ценным чашкам Петри прошлась разбрызгиваемая с потолка противопожарная пена, - Лена упросила Лукина назначить ей пост у постели больного жениха, и Евгений Аристархович, расплывшись морщинами вокруг улыбки, поспорил с Глюновым, что через месяц у них на Объекте будет свадьба.
Сашка поставил на три недели - судя по шуткам Галочки, Лена собиралась Журчакова терапить с особой настойчивостью.
За два месяца Сашка перепробовал почти полсотни кличек для черно-белого приблудыша. Васька, Степка, Сёмка, Кузька, Кузькин кот, Сукин сын, Мурзик, Тишка, Плутишка, Сволочь, Барин (это предложила Галя), Пузран Пузраныч, Лисистрат… «Вообще-то, - исправил Журчаков Ленино предложение, - в Греции жила Лисистрата, и как-то раз уговорила подружек продинамить целое стадо мужиков. Вот стерва!» И кот проходил Стервецом целый день. После чего нежно и ласково подкатил к поварихе.
Тетя Люда торжественно усыновила черно-белого и назвала Флаффи. Дескать, видела в кино, у очередной Марианны Санта-Барбского разлива, был такой солидный котик, носил брильянтовый ошейник, спал на бархатной подушечке и отзывался на имя Флаффи. И почти три дня Саша радовался гармонии и полному взаимопониманию, царившему между дородной молодящейся поварихой и барствующим, вальяжным, самодовольным черно-белым котом.
А потом была ночь Ножей и Тупых.
Посреди полночной тьмы вдруг сработала охранная сигнализация, общепитский блок засвиристел сиренами и засиял красно-желто-синими огнями. Сашка, помнится, вскочил и со страху прыгнул обеими ногами в одну штанину, судорожно вспоминая, где по распорядку ему следует быть в чрезвычайных ситуациях. Пока вспомнил, пока выпутался из петли взбесившегося со страха противогаза (хотя точно помнил, что противогаз ему выдавали новой конструкции, без шланга; и вообще, он ведь не чешуйчатым на ощупь должен быть, разве нет?), пока выбежал на плац… Возле общепита уже стояли, держа автоматы на взводе и гранатометы (или что?) на плече, ребята Волкова. Сам «штабс-капитан», в пятнистом сером камуфляже, с раскрашенным черными полосами лицом, командовал операцией.
Противник заперт… Противник окружен! Действуем по моей команде! Двое десантируются с крыши, по одному - через верхние окна в столовую, ты, ты и ты - через черный ход, ты, Хвостов, через мусоросборник… Р-р-рразговорчики! Не слишком сообразительный Прытковецкий громоздким тараном на фиг снес дверь, и…
Позже Догонюзайца в красках расписывал картину: дескать, представьте. Ночь. Черно. Пустая столовая. Ровные ряды столов и стульев. По углам - что-то кошмарное, что живет по ночам в общественной столовой, может быть, призраки невинно отравившихся посетителей. Белые лучи фонариков режут темноту, пластуют ее, раздирают; бравые «волчата» идут напролом, треск и грохот разбившегося стекла, двери разносятся Прытковецким (А чё сразу я? - возмущался детинушка) - и разброшенные по полу хищные стальные лезвия ножей ловят отсветы сирен и прочей подсветки. И посреди всего это буйства - маленький, и не видно, что почти семь кг, очень испуганный котик с задушенной крыской в зубах.
«Бедненький!» - завопила тетя Люда, - «Флаффи ж хотел порадовать свою мамулю! Яти ж вашу кашу, вы что, дуболомы, понаделали! Вы ж кота импотентом на восемь оставшихся жизней сделали!»
Как позже пошутил Лукин, крик тети Люды чуть не сделал импотентом Бульфатова, а это смело можно записывать в разряд подвигов, равных подвигам Геракла. Пока Бульфатов находился в лазарете у Евгения Аристарховича на профилактике, Монфиев разбирался с ночным происшествием: Волков получил устный выговор за самоуправство, Глюнов получил официальное распоряжение кормить кота, чтоб по ночам тот не лазил по секретным объектам в поисках подножного корма. А потом сам Монфиев получил от тети Люды - повариха гордо подбоченилась, четырехэтажно послала начальника, потребовала цветной телевизор над котлом, чтоб готовить интереснее было, выходной в субботу, Серова для успокоения нервов, и чтоб пред ее грозные очи поставили того скотину, который ночью, пользуясь суматохой, сожрал два кило вареной говядины, которую планировалось пустить в панировку. Тетя Люда получила все, что требовала - кроме говядиноядной скотины. Велела Глюнову беречь Флаффи, и, утешаемая Серовым, немного успокоилась.
