Королевство грез - [135]

– Если я жив, почему мне не больно?

– Тетушка Элинор, – прошептала она, – составила специальное снадобье, и мы заставили тебя его выпить.

Порвалась последняя паутина, опутывавшая его рассудок, и, блаженно вздохнув, он прижал ее, поцеловал и возликовал всей душой, почувствовав, что губы ее раскрылись и она целовала его в ответ от всего сердца. Когда Ройс наконец отпустил ее, они, тяжело дыша, долго смотрели в глаза друг друга, не в силах выразить словами переполнявшие их чувства.

Через минуту Ройс спокойно спросил:

– Я тяжело ранен?

Дженни перевела дыхание, закусила губу, и глаза ее затуманила боль от ран, полученных им по ее вине.

– Неужели дела мои так плохи? – хрипло допытывался он.

– Да, – шепнула она. – У тебя сломаны левая рука и три пальца. Раны на шее и под ключицей, которые, по словам Стефана и Гэвина, нанес тебе Малькольм, длинные и глубокие, но уже не кровоточат. Глубокая рана на ноге просто чудовищна. Ты получил страшный удар по голове, должно быть, когда снял шлем и наверняка, – мстительно продолжала она, – когда на тебя напал кто-то из моих мясников-родичей. Кроме того, ты весь жутко избит.

Он удивленно приподнял бровь:

– Звучит не так уж и плохо.

Дженни заулыбалась при столь героическом заявлении, но он тихо, многозначительно добавил:

– И что дальше?

Она сразу поняла, о чем он спрашивает, представила, какие еще физические страдания выпадут на его долю, если он вернется и проведет еще один поединок, и сравнила с неизмеримым страданием, которое придется стерпеть его гордости, если он этого не сделает.

– Тебе самому решать, – отвечала она через минуту и, не в силах сдержать недобрых чувств по отношению к отцу и брату, закончила: – Но там, на поле чести, где моя семья обесчестила себя нынче, есть рыцарь по имени Малькольм Меррик, публично бросивший тебе вызов час назад.

Ройс погладил ее по щеке костяшками согнутых пальцев и ласково уточнил:

– Можно ли заключить из этого замечания, что, по твоему убеждению, я и впрямь способен побить его, пристегнув щит к плечу над сломанной рукой?

Она склонила голову набок:

– А ты что скажешь?

Ленивая улыбка тронула краешки чувственных губ, которые вымолвили всего два слова:

– Не сомневаюсь.

Стоя возле палатки рядом с Ариком, Дженни смотрела, как Ройс наклоняется, чтобы взять у Гэвина свое копье. Он взглянул на нее, поколебался долю секунды – пауза эта почему-то показалась многозначительной, – потом повернул Зевса, направился было к полю, но тут Дженни сообразила, отчего он мешкал, и, окликнув, велела ему обождать.

Она влетела в палатку Ройса, схватила ножницы, которыми они пользовались, нарезая полотно для перевязки ран, вернулась к вороному скакуну, который уже не мог устоять на месте, роя землю передним копытом, остановилась и посмотрела снизу вверх на своего улыбающегося мужа. Потом наклонилась, отхватила длинный кусок от подола синего шелкового плаща, дотянулась и привязала его к острию копья Ройса.

Арик зашагал с ней рядом, и они вместе следили, как он выезжает на ристалище под одобрительный рев толпы. Взгляд Дженни был прикован к ярко-синему знамени, реющему над копьем, и, несмотря на всю любовь к мужу, слезы подступили к горлу. Ножницы оттягивали ей руку, как тяжкий символ ее предательства; словно она обрезала вместе с кусочком синей ткани все нити, что связывали ее с родиной.

Она перевела дыхание и вздрогнула от изумления – массивная ладонь Арика вдруг легла ей на голову. Увесистая, как боевой топор, она полежала мгновение, потом скользнула по щеке, притянула, и Дженни ткнулась лицом ему в бок. Это было объятие.

– Нечего тебе беспокоиться, что мы разбудим его, моя дорогая, – с полнейшей уверенностью заявила Дженни тетушка Элинор. – Он спит уже несколько часов.

Серые глаза приоткрылись, оглядывая комнату, потом с ленивым восхищением уставились на отважную златовласую красавицу, которая стояла у двери спальни, слушая тетку.

– Даже без снадобья, которое я ему дала, – продолжала тетушка Элинор, направляясь к флакончикам и склянкам с порошками, расставленным на сундуке, – любой мужчина, вернувшийся сплошь израненным на поле и принявший участие еще в пяти поединках, будет спать ночь напролет. Впрочем, – добавила она с бодрой улыбкой, – ему не понадобилось много времени, чтобы расколошматить их всех. Что у него за терпение, – проговорила она с восторженной улыбкой, – и какое искусство! Я никогда не видела ничего подобного.

– Он будет ужасно страдать, когда проснется. Я хотела бы, чтобы вы дали ему побольше того снадобья, которым поили прежде, до того, как он вернулся на поле.

– Разумеется, это было бы хорошо, да только неблагоразумно. Кроме того, судя по шрамам на его теле, он привык иметь дело с болью. Как я тебе уже говорила, принимать больше одной дозы моего зелья небезопасно. С прискорбием должна признаться, что оно имеет кое-какие нежелательные последствия.

– Какие именно? – поинтересовалась Дженни, все еще надеясь хоть как-нибудь ему помочь.

– Во-первых, – страшным голосом изрекла тетушка Элинор, – он лишится возможности выполнять свои супружеские обязанности на целую неделю.

– Тетушка Элинор, – твердо сказала Дженни, готовая пожертвовать наслаждением от любовных ласк ради того, чтобы избавить его от боли, – если это единственное, о чем следует беспокоиться, прошу вас дать ему еще лекарства.