Королевский казначей - [156]

— Давайте обсудим важный для нас эпизод. Вы помните, что через некоторое время после прихода Кера к мадам Агнес к вам пожаловала Жанна де Вандом?

— Да, господин судья.

— Она была взволнована?

— Она была очень зла. Я сначала не обратил на нее внимания, потому что она постоянно злится. Она ссорилась со слугами, критиковала свою хозяйку. Она мне сказала, что я не разбираюсь в медицине, и резко отзывалась о короле и всех его министрах. Она вообще никого не уважает. Весьма неприятная особа.

— Вы сказали, что сначала не обратили на нее внимания. Это значит, что потом вы все-таки отправились к госпоже Агнес?

— Да, сударь. Она мне сказала, что Жак Кер был в комнате и прошел за деревянную решетку. Я очень разозлился. Я не мог поверить своим ушам, когда она мне сказала, что он дал что-то попить госпоже Агнес.

— Вы сразу отправились в комнату?

— Я туда побежал. К моему удивлению, в комнате было светло. Кер посмел открыть ставни.

— Это весьма подозрительно!

Свидетель собирался продолжить, но при этом замечании он остановился и взглянул на судью.

— Сударь, вы сказали, что это внушает подозрение? Я вас не понимаю.

— Ясно, — сказал Гуффье, — что Кер не мог действовать против желания мадам. Однако ему нужен был свет для исполнения своих намерений.

— С другой стороны, господин судья, разве Керу не было бы удобнее сохранить темноту для выполнения своего преступного деяния, если он действительно пожаловал к мадам с такой целью? Зачем же ему было впускать в комнату свет, чтобы любой проходивший мимо, например эта де Вандом, мог видеть, что он там делает?

Щеки председательствующего судьи побагровели.

— Вы что, желаете выступить адвокатом обвиняемого — возмутился Гуффье. — Я хочу, чтобы вы наконец поняли, что вам непозволительно выражать свое мнение перед высоким судом. Вы должны только отвечать на вопросы и говорить только о фактах и личных наблюдениях.

Свидетель резко выпрямился.

— Вы сами начали дискуссию, сударь. Наверное, вам неприятно, что я не согласен с вашим мнением в отношении открытых ставен. В любом случае я честно высказал свое мнение.

Впервые за три дня у Кера пробудилась слабая надежда. «Старый дружище Робер дает показания как настоящий честный человек. Я всегда знал, насколько он порядочен. Им лучше поостеречься, иначе он наделает немало крупных дыр в сплетенной ими паутине лжи — и тогда все псевдосудьи мира не смогут починить ее!»

Кер прекрасно понимал, что судьи воспринимали лживые показания свидетелей как должное и решили, что так себя ведут все. Они не могли понять, как простой человек не хочет поддерживать во всем министров самого короля.

«Они так глупы! — думал Кер. — Им кажется, что достаточно заткнуть мне рот — и дальше все пойдет как по маслу. Они небрежно подготовили дело и теперь не могут контролировать собственных свидетелей».

Видимо, Гуффье также пришел к выводу, что следует быть более осмотрительным. Он формулировал вопросы таким образом, что свидетелю было непросто, а то и неприятно на них отвечать.

— Что вы сделали, найдя заключенного рядом с постелью госпожи Агнес?

— Я начал громко возмущаться.

— Что он вам сказал в качестве объяснения?

— Он сказал, что мадам потеряла сознание во время разговора с ним и он поспешил помочь ей.

— Вы считаете, что он так и сделал?

— Да, сударь. На столике рядом с постелью стояла чаша. В ней была жидкость.

— Вы думаете, что он дал ей часть того, что там находилось?

— Да, мне уже сказали об этом.

— Правильно. Де Вандом сообщила вам об этом. В каком состоянии находилась госпожа Агнес?

— Она была в полубессознательном состоянии — и я сразу понял, что визит Кера был губительным для нее.

— Вы считаете, это произошло из-за того, что он ей дал что-то выпить?

— Я уверен, что это не принесло ей пользы. Он не разбирается в медицине. Откуда Керу было знать, что ей нужно?

С каждой секундой заключенный все яснее понимал, что ситуация немного меняется. Судьи также осознали это, но не вызвать в суд де Пуатевана, личного доктора мадам Агнес Сорель, они не могли. Он, как и Прежан Кеннеди, нарушал стройный хор голосов подкупленных свидетелей.

Жак Кер был уверен, что ни один из скользких вопросов де Пуатевану не зададут. Он оказался прав. Дювэ взял на себя основной груз допроса. Он так хитро формулировал вопросы, что показания свидетеля в отношении яда как бы совпадали с показаниями предыдущих свидетелей. После целого часа искусных маневров никто в аудитории (кроме Кера и де Пуатевана) не сомневался в том, что все идет так, как и прежде.

Дювэ взглянул на своих коллег — Гийом Гуффье понял и ответил кивком. Дювэ прищурился и повернулся к свидетелю.

— У меня есть еще один вопрос. После того как Жак Кер дал Агнес Сорель попить и покинул дом, вы были уверены, что она умирает?

— Было абсолютно ясно, что сил у нее становится все меньше. Но…

— Благодарю вас, доктор. Достаточно.

Дювэ небрежно махнул рукой в знак того, что свидетель свободен.

2

Жак Кер ни на секунду не сомневался, что его признают виновным, и ужасно страдал от собственного бессилия. Бороться против лжесвидетелей было невозможно. Он почувствовал небольшую надежду, когда стал давать показания Робер де Пуатеван, но эта надежда потухла. Он не сводил взгляда с узкого окна, через которое последние лучи солнца проникали в зал. Ему казалось символичным, что видимый кусок неба уменьшался и темнел. «Все кончено, — подумал он. — Нет никакой возможности справиться с этим бесконечным нагромождением лжи». Он вдруг заметил, что Пуатеван не покидает свидетельского места. На лице врача застыло удивление. Он никак не мог прийти в себя, потому что ему не задали ни одного действительно важного для следствия вопроса. Гуффье резко повторил: