Королевский гамбит - [74]

Ознакомившись с делом Ухова, Соколов уверовал в то, что этот человек не может стать предателем. В комнату к себе майор вернулся как нельзя кстати. Едва успел он раздеться и накинуть одеяло, как пожаловал Левченко.

— Ты спишь? — спросил он. — Нет? Хочешь, Сарычев, коньячку? Прихватил я бутылку. Пили эти сволочи в три горла, но оставили-таки…

— Нет, Левченко, пить я не стану.

— Ну, хоть по махонькой! Не хочешь? Тогда я за тебя и за себя выпью. Будем здоровы!

— Давай, — проговорил Соколов. — Будем!

ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ

К утру буря стихла. Ветер, еще свежий, но уже не порывистый, разогнал остатки темных облаков. Показалось солнце. Сосны после непогоды выглядели нарядно, словно влажный ветер с моря умыл их. Но всегда прибранный двор школы уподобился мусорной свалке: повсюду валялись сучки, щепки, жухлая трава, обрывки бумаги, консервные банки.

По захламленному плацу с метелками лениво бродили угрюмые, заспанные дежурные. Из казармы на плац вышел старший наряда — упитанный немец с плоским и круглым, как диск, лицом. Он остановился в центре, широко расставив ноги, зевнул во весь рот несколько раз подряд и, поглаживая выпяченный живот, запокрикивал на подметальщиков. И те, дружно махая метелками, принялись усердно скоблить землю.

На завалинке флигеля усердствовал Левченко. Засунув по локоть руку в голенище крафтовского сапога, он орудовал щеткой так ловко, будто всю жизнь только тем и занимался, что чистил обувь. Фуражка с высокой тульей и лакированным козырьком все норовила сползти ему на глаза. Поношенный офицерский мундир топорщился на нем бесчисленными складками, висел, как на вешалке. Желтые краги болтались на тощих икрах.

— Левченко! — на крыльце появился гауптман. В нижней рубашке, в подтяжках, в шлепанцах на босу ногу, он выглядел не так представительно и солидно, как в мундире, щедро подбитом ватой.

— Левченко, где горячая вода!

Денщик вскинул на гауптмана испуганные глаза, извинился за нерасторопность, бережно поставил на завалинку начищенные до зеркального блеска сапоги и сломя голову бросился к кухне. Возле барака он столкнулся с майором. Обнаженный до пояса, раскрасневшийся от утренней свежести, Соколов делал зарядку. Раскинув руки, майор преградил Левченко путь.

— Занимай позицию!

— Спешу, Сарычев! Шеф теплой воды требует! Зазевался я малость. Ну и жизнь собачья! — изловчась, Левченко нырнул Соколову под руку.

Из канцелярии к флигелю величественно прошествовал, как всегда напыщенный, помощник коменданта Пактус. За ним, вытянув шею и прислушиваясь к каждому слову “господина помощника коменданта”, почтительно вышагивал долговязый, нескладный переводчик Бокшат.

— О! — воскликнул Пактус, заметив майора. — Вы боитесь потерять спортивную форму? — и, скорчив гримасу, сказал по-немецки Бокшату: — Этот себя чувствует здесь лучше, чем дома!

Соколов холодно посмотрел немцу прямо в глаза, спокойно перекинул полотенце через плечо и прошел к умывальникам. Изрядно остывшая за ночь вода обожгла тело. Громко отфыркиваясь, майор поливал себе спину, плескал воду пригоршнями на грудь. Взбодренный зарядкой и холодным душем, он надел отутюженный костюм и отправился завтракать.

В столовой, пропахшей молочной гарью, были только Остапенко и Ухов. Они сидели за столиком в дальнем углу комнаты и о чем-то разговаривали.

Соколов прислушался к их голосам.

— Человек он твердый. Овечьим хвостом болтаться не станет?

— Проверить бы его еще разок, — глухо сказал Остапенко.

— Чего проверять-то.

— Он показал себя. Не будь его тогда с нами, кормили бы мы ворон: и я, и ты, и Левченко. Раскусил он Крафта, догадался, зачем тот в тылы “советские” без подготовки нас забрасывает. Знаменито грохнул он меня рукояткой пистолета. До сих пор кость ноет… А как этот Сарычев держится? Сила! Ни перед кем не лебезит, не заискивает. Характер у человека… — Ухов не договорил. К столику подошел Соколов.

— Опять каша? — спросил он.

— Ага, — мрачно ответил Ухов.

— Ничего, — Соколов беззаботно улыбнулся. — Пусть скажет нам теперь кто-нибудь, что мы мало каши едим.

— О вас, пожалуй, так не скажут, — констатировал Остапенко, с уважением глядя на майора.

— И вы много каши съели, — шутливо проговорил Соколов. — Немецкая каша должна и вам пойти впрок. Завтрак — каша, обед — каша, ужин — каша. После каши хорошие сны снятся.

— У кого как, — пробормотал Ухов.

— Я о себе говорю, — сказал Соколов.

— А мне приснилось, — вдруг вступил в разговор Остапенко, — что нас вроде загонщиков использовать хотят.

— Не всякий сон бывает в руку.

— А этот не в руку, а в глаз. Подпольщиков ловить посылают, — признался Остапенко. — Срок дали короче воробьиного носа. А где их, подпольщиков, взять? Барышников еще туда-сюда…

— Значит, искать подпольщиков надо, — майор с аппетитом принялся за пшенную кашу. — С умом искать… У людей на лбу не написано, что они подпольщики. Так ведь?

— Ну, так.

— А что если вместо подпольщика подсунуть им… — Соколов деланно рассмеялся, — миллионера в роскошном лимузине?..

Появился Левченко. Остапенко и Ухов, словно по команде, насупились и замолчали.

— А! Сиамские близнецы и Сарычев! О чем это вы рассуждаете?