Королевский фаворит - [6]

— В самом деле, моя дорогая, — сказала она, обращаясь к Инессе, — мы вам оказали очень мрачный прием… Графиня, ваша воспитанница прелестна, и я вам очень благодарна, что вы привезли ее ко двору короля, моего сына. Как ни высоко ее происхождение, мы постараемся найти ей подходящую партию.

Инесса, милое личико которой было покрыто краской смущения, побледнела, услышав последние слова королевы.

— Что это значит? — спросила королева. — Сеньорита чем-то опечалена, уж не желает ли она поступить в монастырь?

— Ваше величество, — вмешалась графиня, — Инесса Кадоваль — невеста моего младшего сына.

— В добрый час! Не сказала ли я сейчас, что ей найдется подходящая партия? Кадоваль и Васконселлос! Трудно найти две более благородные фамилии… Но старший Суза?

— Старший мой сын, государыня, дон Луи граф Кастельмелор и что еще важнее, он имеет честь быть вашим крестником. У другого нет ничего, и донна Инесса полюбила его.

— Граф Кастельмелор! Это важный титул, Химена, никогда ни один изменник не носил его… У моего Луи благородное сердце, не так ли?

— Я надеюсь, государыня.

— Счастливая мать! — сказала королева, вздыхая.

Эти слова снова возвратили ей всю ее озабоченность, и прежде, чем она снова заговорила, монастырский колокол зазвонил к вечерне, и все три дамы отправились в капеллу.

Легко угадать о чем просила Бога в этот вечер донна Луиза Гусман, но Бог не исполнил ее молитвы. Альфонс Португальский слишком повиновался своему фавориту, чтобы вовремя раскаяться.

Глава IV. ТАВЕРНА АЛЬКАНТАРА

Ночь спускалась над Лиссабоном, и огни в домах начали мало-помалу гаснуть. Небо было покрыто тучами. Кроме редких фонарей, несмотря на королевский эдикт, горевших перед домами зажиточных граждан, и нескольких свеч перед иконами Мадонны, город был погружен в глубочайший мрак.

Обыкновенно в этот час улицы были пусты, разве какие-нибудь редкие отважные мошенники решались вступать в конкуренцию с королевским корпусом. Но в этот вечер со всех сторон группы горожан под покровом темноты стекались к одному месту. Все хранили глубочайшее молчание. Они шли поспешно, останавливаясь время от времени, чтобы прислушаться, потом снова продолжали путь, не оборачивая головы и тщательно скрывая лица под капюшонами своих широких плащей.

Все шли вверх по набережной Таго.

По мере того, как ночные путники приближались к предместью Алькантара, число их увеличивалось, и вскоре образовалась настоящая процессия. Но чем больше людей появлялось на улицах, тем больше они, казалось, принимали предосторожностей. На перекрестках, встречаясь, два человека сначала проходили один мимо другого, не говоря ни слова, но потом окольными путями соединялись и вместе продолжали свой путь.

Последним домом предместья было длинное и низкое здание, выстроенное из камня и служившее прежде манежем. В описываемое нами время этот манеж был снят Мигуэлем Озорио, который занимался продажей французских вин придворным. Последние, действительно, поневоле должны были проходить мимо его дома каждый раз, когда отправлялись в увеселительный дворец Алькантара, обычную резиденцию Альфонса VI, и всякий раз, когда это случалось, трактирщик мог рассчитывать на наживу. Поэтому Мигуэль, по крайней мере по наружности, был преданным слугой Конти и всех близких к особе короля. Он говорил, что никогда еще Португалия не видела такого славного царствования.

Несмотря на это, Мигуэль вовсе не отказывался продавать свое вино и недовольным. Напротив, временами, когда он был уверен, что ни один дон или лакей дона не слышит его, он вдруг изменял манеры и говорил очень трогательные вещи про печальное положение лиссабонцев. Он тогда выставлял Конти нищим выскочкой, к которому его кружева и бархат шли так же, как корове седло; называл Конти гангреной Португалии, и день, когда страна от него избавится, должен считаться самым счастливым ее днем.

Если Мигуэль вдруг прекращал свои вольнодумные речи, то это служило верным признаком, что он издали почуял шляпу с пером или вышитый камзол. Чтобы быть справедливыми, мы должны сказать, что никогда ни один трактирщик в мире не имел такого тонкого чутья.

Перед домом Мигуэля собравшиеся вместе несколько человек останавливались, дотрагивались до руки хозяина, сидевшего на пороге, говорили шепотом какое-то слово и проходили. Следующие делали то же самое, и вскоре громадная общая зала была набита битком.

В то же самое время в одной из опустевших улиц нижнего города один человек ходил взад и вперед, точно заблудился в мрачном лабиринте, называвшемся дворянским кварталом, по причине отсутствия лавок и большому количеству отелей. Сзади него, на некотором расстоянии, другой человек тщательно отслеживал его движения. Когда первый останавливался, второй делал то же самое, когда первый поворачивал назад, второй спешил спрятаться в какие-нибудь ворота и пропускал незнакомца, чтобы затем снова начать следовать за ним.

«Темно, точно в пропасти, — думал первый. — С тех пор, как я десять лет тому назад, еще ребенком оставил Лиссабон, все изменилось, я не узнаю дорогу. Хоть бы мошенник какой-нибудь в обмен на мой кошелек взялся указать мне путь».