Королевский фаворит - [29]

Зала, в которой собрались рыцари Небесного Свода, казалась в самом деле дворцом бога ночи. Потолок в виде купола представлял собою небо, усеянное звездами, а над самым королевским троном, слабо освещенный транспарант представлял громадный полумесяц. Знаки ордена блистали повсюду на обоях из светло-голубого бархата, мебель и ковер точно так же были ими покрыты. Все эти звезды, при свете пяти люстр и множества канделябров, сверкали ослепительным блеском.

В глубине залы бархатный занавес закрывал нишу, в которой стояли Венера и Бахус. Этот занавес поднимался только в торжественных случаях.

Некоторое время Альфонс наслаждался удивлением Кастельмелора при виде такого великолепия, потом, облокотясь на спинку кресла, стоявшего на возвышении, он сказал:

— Подойдите сюда, сеньор граф, мы предупредили Конти, чтобы он был вашим крестным отцом… Но как он бледен! Наверное, этот забавник боялся в приемной, где мы оставили его в темноте…

Всеобщий взрыв смеха был ответом на эти слова. Кастельмелор покраснел от негодования и не отвечал.

— Но, — продолжал король, — наш дорогой Винтимиль начинает принимать замашки коронованной особы и заставляет ждать себя. Кто из вас, господа, хочет заменить его.

Никто не пошевелился, так все боялись гнева фаворита. Но когда король повторил свой вопрос, из толпы вышел один простой рыцарь и подошел к подножию эстрады.

— Я закадычный друг дорогого сеньора Конти-Винтимиля и с удовольствием заменю его, — сказал он.

— Как вас зовут, мой друг? — спросил король.

— Асканио Макароне дель Аквамонда, ваше величество, готовый служить вам на суше и на море против мавров, точно так же, как и против христиан, и готовый проткнуть себя насквозь своей собственной шпагой, чтобы показать тысячную долю своей преданности к величайшему монарху в свете.

Прекрасный падуанец произнес эту тираду не переводя дух.

— Вот забавный оригинал, — сказал Альфонс. — Граф, согласен ты взять себе в крестные отцы этого человека?

— Дворянин ли он? — пробормотал Кастельмелор.

— Да простят вам, дон Луи Суза, мои благородные предки этот вопрос! — вскричал падуанец, поднимая глаза к небу. — Мой предок взял в плен Франсуа французского в сражении при Павии.

— Отлично! — вскричал король. — Скажите мне, сеньор Асканио, не родственник ли вы Энею и его сыну, носящему одно с вами имя?

— Я всегда думал, ваше величество, — серьезно отвечал Макароне, — что это большой пробел в титулах моей фамилии, но наши летописи доходят только до Тарквиния Древнего, пятого римского царя, это большое несчастье.

— Ну, граф, — сказал Альфонс, — во всем христианском мире ты не найдешь более древнего рода. Поцелуй его и начнем.

Макароне оставил подножие эстрады и подошел к Кастельмелору, подражая как умел манерам французской знати, где он действительно был лакеем у какого-то вельможи.

Прекрасный падуанец был одет в роскошный костюм. Его руки тонули в волнах кружев, а перья на его шляпе, которую он держал под мышкой, чуть не доставали до полу. Лицо его сияло. Его неожиданное благополучие и мечты, основанные на обещаниях Конти, положительно вскружили ему голову. Кастельмелор смерил его презрительным взглядом и первым его движением было повернуться спиной к Асканио; но зайдя уже слишком далеко, чтобы отступить, он с таким видимым отвращением подставил щеку, что этим развеселил короля. Макароне очень любезно наклонился и поцеловал графа.

Подняв глаза, Кастельмелор мог видеть издали взгляд Балтазара, устремленный на него с выражением презрения и сострадания.

Мы обойдем молчанием множество странных испытаний, которым подвергался посвящаемый, точно так же, как и длинную речь Альфонса, встреченную, как и следовало, рукоплесканиями.

Тоска снедала Кастельмелора, холодный пот струился у него по лбу. Он не только страдал от этих унижений, но еще и думал о словах Балтазара и трепетал от мысли, что весь этот позор, может быть, он сносит напрасно.

Терпение его уже готово было лопнуть, как вдруг одно неожиданное обстоятельство положило конец его мучениям и избавило его от последних испытаний, В залу неожиданно вошел Конти, поспешно прошел через толпу и бросился к королевской эстраде.

— Все идет отлично, — прошептал он по дороге на ухо Макароне.

Затем, войдя на ступени эстрады, он преклонил колено и стал что-то шептать королю.

Альфонс принял его сначала сурово, но, вероятно, фаворит сумел удовлетворительно объяснить свое отсутствие, потому что лицо Альфонса вдруг прояснилось.

— Итак, ты сделал предварительные шаги? — спросил он, потирая руки.

— Позвольте мне, ваше величество, рассказать вам в нескольких словах о моем свидании с королевой-матерью, — отвечал фаворит.

— Завтра, Винтимиль, завтра, ты мне расскажешь об этом. Сегодня же вечером мы займемся охотой; будет ли дичь?

— Дичь приготовлена, ваше величество, я знаю, где найти ее.

— Кто такая?

— Самая красивая сеньорита во всем Лиссабоне, может быть даже во всей Португалии, но надо поторопиться!

— В таком случае к черту посвящение, поди сюда, Кастельмелор.

Кастельмелор поднялся на ступени эстрады в сопровождении падуанца, своего крестного отца. Альфонс встал и сделал знак Конти, который поднял бархатный занавес, о котором мы уже говорили. Статуи Венеры и Бахуса явились в блестящем освещении.