Королевский долг - [4]

Я совсем развеселился:

— Ладно, ладно, если вам так хочется: обещаю быть на месте.

Принцесса рассмеялась. А из кухни донесся дружный хохот моих родственников. До меня не сразу дошло, как пикантно звучит моя последняя реплика. Но я на всю жизнь запомнил эту фразу. Это моя обязанность: быть там, где я ей нужен, — и я никогда не подведу, даже если все остальные отвернутся от нее.

— Отлично! — ответила принцесса. — До встречи.

Это был мой самый последний разговор с принцессой.

Глава первая

ВЗРОСЛЕНИЕ

Поздно вечером двухэтажный автобус медленно взбирался по крутой узкой дороге в родной шахтерский поселок в благословенном крае — Дербишире. Похожий на пьяного шахтера, который, пошатываясь, возвращается домой из паба, автобус, казалось, не слишком спешил к своей последней остановке. В воздухе витал знакомый запах серы и дегтя из шахт, перемешанный с дымом костров. Был канун праздника Гая Фокса, около 11 ночи 1956 года.

На нижнем этаже автобуса виднелась одинокая фигура женщины в черных круглых очках. Это была Сара Кёрк. На голове у нее была черная дамская шляпка, в руках — сумочка. Она считала остановки, дожидаясь, когда можно будет сойти в шахтерском поселке Грассмур. Там она перейдет через шоссе, которое делит поселок на две части, спустится по мощенной булыжником улочке до Чапел-роуд, свернет направо и окажется перед домом № 57. Она замечательно провела свободный вечер, выпив пару бокалов пива в пабе «Под вязом», что находится в трех милях отсюда в Клэй-Кроссе.

В субботу вечером можно было повидаться со старшенькой из восьмерых детей, Долли. А еще можно было немного отдохнуть — она всю неделю ухаживала за своим больным мужем Уильямом, шахтером: у него легкие были забиты угольной пылью из-за того, что он всю жизнь провел под землей в шахте Грассмур. Сара всегда уходила из паба примерно в это время, чтобы успеть на автобус до Честерфилда. Муж ждал ее дома примерно к четверти двенадцатого, он хотел, чтобы жена поскорее вернулась. Когда автобус затормозил, Сара взяла перчатки, надела их и встала. Ну вот. Почти дома. Она вышла из автобуса и стала обходить его слева. Пар изо рта напоминал в холодном воздухе сигаретный дым. Из-за громады автобуса слева она не заметила мотоцикла. Он врезался в нее и подбросил в воздух. Это произошло вскоре после четверти двенадцатого.

Сара Кёрк была моей бабушкой, которую я никогда не видел. В тот самый вечер она умерла на мостовой, в самом начале улицы, мощенной булыжником, — именно на этой улице я и буду играть все детство. У нее было сразу несколько травм головы. Ей было шестьдесят три года.

И именно этот ужасный случай, эта страшная трагедия, произошедшая за два года до моего рождения, оказалась переломным моментом. Благодаря ей мои родители поженились, а их женитьба, в свою очередь, круто переменила тот мир, в котором я родился.

Дедушка Уильям Кёрк, больной пневмокониозом в последней стадии, услышал шорох женских шагов по брусчатке, а потом лязг дверной задвижки. Золотые карманные часы, его гордость, показывали десять минут двенадцатого. Сара должна прийти через пять минут.

Кто-то поднялся по лестнице, и из-за двери выглянуло лицо, которое он так любил. Это была его младшая дочка — моя мать. Берил Кёрк села в ногах дедушкиной кровати и стала рассказывать ему о своем замечательном свидании с каким-то парнем из соседнего поселка Винджерворт. Она была первой девушкой Грэма Баррела.

А мой отец, которому тогда был двадцать один год, в это время шел домой — ему предстояло пройти две мили — по темной и узкой дороге. Его обогнал двухэтажный автобус, направлявшийся в Грассмур.

Отчаянный стук в заднюю дверь дома № 57 на Чапел-роуд сильно напугал отца и дочь. Сосед схватил мою мать за руку: «Несчастный случай! Быстрей! Быстрей!»

Тогда моей маме было всего двадцать. Она вскочила и почти что бегом бросилась на вершину холма. Там ее заметил кто-то из друзей и перегородил путь. Люди не хотели, чтобы она увидела жуткую сцену, но потом, когда ей рассказали, она все равно разразилась истерическими криками.

От этого удара она так до конца и не оправилась. Когда я был маленький, она частенько плакала, вспоминая мать. До конца своей жизни она каждое воскресенье ездила на кладбище Хасленд, протирала могильную плиту и клала свежие цветы. Я нередко ездил с ней. Если я когда-нибудь и верил в «жизнь после смерти», так это в детстве. Мама верила во всякое такое: она разговаривала с бабушкой на кухне и у ее могилы, рассказывая ей последние новости. Бабушка по-прежнему с нами, говорила она.

«Что же мне делать? Устроить вечеринку на свой день рождения — мне исполнится двадцать один? Или выйти замуж? Мы не можем себе позволить и то и другое», — сказала мать отцу. За несколько недель траура после той трагедии, казалось, вся романтика в ней умерла. Отца будто спрашивали, что он будет есть на обед — или за вечерним чаем, как называют обед на севере Англии. Пирог с мясом и картошкой или рагу с клецками?

Отец невозмутимо ответил: «Что ж, я думаю, лучше пожениться».

Если бы бабушка Кёрк не погибла, мои родители не поженились бы так скоро. По крайней мере, так считал мой отец. Из-за сложившихся обстоятельств он быстро женился и стал отцом. После смерти бабушки моя мать стала хозяйкой дома № 57 — она ухаживала за дедушкой, а когда отдыхала, за ним присматривала ее сестра, тетя Пёрл, которая жила на той же улице в доме № 16.