Королевишны #3колбаски - [54]

Перед ними, перед нами – колонна приглашённых. Как в «Ослиной шкуре», когда все принцессы выстроились в очередь, чтобы примерить кольцо принца в красном балетном трико.

– Ты как, будешь сейчас признаваться? – шепчет Хакима.

У меня кровь пульсирует в нижней губе, под языком, в ушах.

– Не знаю, всё-таки надо, чтобы мы попали внутрь…

Очередь двигается быстро, потому что рукопожатия проходят оперативно: поздоровались, представились, пожали руки, проходим. Клаус и трое мальчиков только кланяются и здороваются (отлично видно, что Ситроену это всё по барабану, но ему ведь только восемь лет).

– А он вроде неплохо выглядит, да? – шепчет мужу тучная дама перед нами. – Уже не такой худой. Слава богу, значит, ремиссия.

– М-мда, но, знаешь, эта дрянь в любой момент может вернуться, – отвечает муж. – Особенно если уже перенёс молодым.

– Молодым, молодым… Сколько ему, пятьдесят пять? Ну а сам ты как, не пора ли тоже простату проверить?

– Потише, Анн-Сесиль!

О чём они говорят? Я не улавливаю, а потому:

– О чём вы говорите?

Анн-Сесиль с мужем (который сверлит её взглядом) оборачиваются.

– Муж мадам Обаметты, – шепчет Анн-Сесиль, – только что перенёс рак простаты.

Видя, что я не могу выговорить ни слова, Солнце приходит на помощь:

– Удивительно… Мы ничего об этом не слышали.

– Вот поэтому моей супруге и не следовало бы кричать об этом на каждому углу. А то вдруг вы из «Сплетен недели»…

– Ха, неужели мы похожи на парижских журналисток? – перебивает Астрид. – Мы обыкновенные Три Колбаски.

– О! Ну конечно! Вот так-так, с ума сойти! – Анн-Сесиль оживляется. – Три Колбаски, про которых по телевизору говорили!

– Серьёзный рак? – спрашиваю я еле слышно.

– Нет, маленький такой безобидный рачок, – фыркает Анн-Сесиль (которая, похоже, может шутить про что угодно). – Разумеется, это серьёзно. Он несколько месяцев был на химиотерапии. Потому и визит английских короля с королевой пропустил. Бедняга, наверное, был лысый, тощий, как скелет, и блевал без передышки.

– Анн-Сесиль, ей-богу, замолчи уже…

Их очередь; они поднимаются по лестнице, жмут руку Бараке Обаметте, проходят.

Наша очередь.

– Наша очередь, Мирей, – тихо говорит Астрид.

Поскольку я не двигаюсь с места, она берёт меня за одну руку, Хакима – за другую. Я будто часть гирлянды из неразлучных бумажных человечков. Один солдат из караула взялся за коляску Солнца и покатил его к инвалидному пандусу справа.

Вот они. Белозубая улыбка и холодные глаза Бараки Обаметты; такая же усталая улыбка Клауса; застывшие взгляды трёх мальчиков.

Теперь надо подняться по ступеням.

Я наскоро (и безуспешно) пытаюсь сделать весёлый вид.

@LePoint

#елисейскийприём Эксклюзивное фото #3колбаски поднимаются, держась за руки, во #дворец…

– Мадемуазель Мирей Лапланш, Астрид Бломваль и Хакима Идрис.

Ладонь Бараки Обаметты, тёплая от всех предыдущих рук.

– Мы счастливы видеть вас среди гостей.

Сколько раз она уже повторила это за полчаса?

Мыщасливывидетьвасредигостей.

– Мсье Кадер Идрис.

– Мыщасливывидетьвасредигостей.

В отчаянии я поворачиваюсь налево, к Клаусу, Клаус кланяется, я кланяюсь, взгляд его пуст. Хотя он знает, кто я, знает, он получал мои письма, следил за похождениями Колбасок!

Мы так похожи, это сразу бросается в глаза!..

…А мои глаза щиплет от усталости. Наверняка по ним видно, как я волнуюсь, оттого что стою здесь, на пороге Елисейского дворца. Руки Астрид и Хакимы снова подхватили мои.

– Всё в порядке, мадемуазель Лапланш? – спрашивает Жоэль (мой полубрат).

Слёзы раскатывают под глазами две дорожки, я киваю, ухожу с остальными. Людской поток уносит нас в сад. Мне хочется сказать, прокричать, что мне необходимо поговорить с госпожой президентом и её мужем, но я молчу, немая как рыба и почти такая же мокрая. С каждым вдохом лёгкие заполняет вода.

– Мы их ещё увидим, – бормочет Астрид, держа меня уже за талию. – Ты им ещё скажешь.

– Он меня не узнал, – выговариваю я кое-как, но получается кваканье.

Тогда я сажусь на краешек скамейки и жду, пока Астрид с Хакимой принесут мне поесть и попить.

Я съедаю: шесть коктейльных сосисок; четыре чернослива в пармской ветчине; четырнадцать миндалинок; три канапе с икрой пинагора; три блина с сёмгой; три канапе с тапенадой; пять маленьких тостов с фуа-гра; стаканчик с кремом из авокадо и перца; два кусочка дыни с сырокопчёной ветчиной на шпажке; две шпажки моцареллы с помидорками черри.

Я выпиваю: бокал колы, бокал ананасового сока, бокал минералки, бокал «Кир Рояль», бокал белого вина.

Но мне по-прежнему не по себе.

– Поплачь, Мирей, имеешь право, – замечает Солнце.

– Я не плачу!!! – всхлипываю я.

– А, ясно… Тогда порядок.

И он делает то, отчего я должна бы разлететься на сотню мыльных пузырей: правой рукой обнимает меня за плечи, а левая рука со всей осторожностью (и со всеми своими мозолями) достаёт бумажный платочек и вытирает мне щёки. И сморкает нос.

Класс. Солнце сморкает мне нос. Это так сексуально, слизь из самых глубин моей носоглотки на его платке.

Я:

– Наверное, от Астрид насморк подхватила.

– Да, наверняка дело в этом.

– Я вся в туши, да?

– Да. Но смотрится мило, прямо енот-полоскун.

– Шик! Я как раз думала, что это никто не ходит на приём в Елисейский дворец в гриме лесных зверей.