Королева Виктория - [180]

Еще одним ярким событием в тот год стала помолвка Аликс с цесаревичем Николаем[79]. Хотя я подозрительно относилась к русским, я понимала, какой это был блестящий брак для Аликс — одной из моих самых любимых внучек. Она была красива, умна и чувствительна и… дочь моей любимой Алисы, что само по себе делало ее для меня еще дороже. В течение трех недель моя милая девочка стала женой и императрицей, так как умер Александр III[80] и его место занял Николай с моей Аликс.

Еще одним поводом для радости было рождение сына у Георга и Мэй, вызвавшее всеобщее восхищение, потому что я теперь стала прабабушкой.

Нельзя ожидать, чтобы жизнь постоянно оставалась безмятежной. Но я никак не могла предвидеть ужасной трагедии, вскоре постигшей нас. Генри Баттенберг покинул нас, чтобы поступить в экспедиционный корпус.

Видимо, его решение было продиктовано тем, что он считал проводимую им жизнь между Осборном, Виндзором и Букингемским дворцом скучноватой. Как бы то ни было, он пожелал уехать, и великодушная Беатриса не стала возражать. Я говорила ему, что он не перенесет климата Африки, но это не произвело на него никакого впечатления.

Мои слова оказались пророческими — очень скоро пришла телеграмма, где сообщалось, что у Генри лихорадка. Целую неделю мы ожидали известий. Двадцать второго мы получили новую телеграмму — Генри умер.

Моя бедная Бэби! Она была вне себя от горя. Они с Генри так любили друг друга. Я знала, какую боль, тоску, отчаяние ей придется испытать, потеряв любимого, — я все это уже пережила. Счастье вновь покинуло нас.

ПРИБЛИЖЕНИЕ КОНЦА

Мне было семьдесят восемь лет, и приближалось шестидесятилетие моего царствования. Пожалуй, никто из монархов не правил столько. Я пробыла на троне дольше даже, чем мой безумный дед Георг III, который царствовал пятьдесят девять лет и девяносто шесть дней.

Все настаивали на торжественном праздновании юбилея. Я согласилась, сказав, что желала бы, чтобы проводимые торжества явились бы отражением величия и славы нашей империи. Она создавалась в мое царствование, и я хотела, чтобы все это знали.

Это было поистине великое событие, которое я не забуду, пока жива. Я желала, чтобы меня увидело как можно больше людей; мне очень бы хотелось, чтобы они поняли — я трудилась для них шестьдесят долгих лет, и моей главной целью всегда было их благополучие.

Гром пушечных выстрелов в парке возвестил начало великого дня. Казалось, что все население Лондона вышло на улицы, повсюду были толпы народа, восторженно приветствовавшие меня. На одном полотнище были начертаны слова: «Она принесла своему народу блага на многие лета», а на другом: «Наши сердца — твой трон». Какие прекрасные чувства!

Я была так горда. О, если бы Альберт был со мной рядом, моя чаша радости была бы полна. Он так много сделал, не только для меня, но для всех этих людей, а они никогда этого не понимали и не поймут. Я ехала в окружении моей семьи, эскорта и представителей из Индии, Австралии, Южной Африки, Канады, Кипра, Гонконга и Борнео. Все могущество империи было представлено в этой процессии. Я надеялась, что народ проникнется сознанием величия своей страны и будет всегда хранить его.

Я проехала из Букингемского дворца до собора св. Павла, где состоялся благодарственный молебен, а потом через Лондонский мост в бедные районы столицы на южном берегу Темзы. Обратно мы ехали через Вестминстерский мост и Сент-Джеймс-парк.

Я была так тронута приветствиями и выраженной в них любовью, что едва сдерживала слезы. Я ужасно устала, но была счастлива. Я всегда дорожила любовью народа и страдала, когда люди отворачивались от меня. Но теперь они были со мной. Меня очень растрогало и насмешило, когда на одной из бедных улиц кто-то крикнул: «Давай, давай, старушка!» Я улыбнулась в ответ и помахала рукой.

Меня очень порадовал прием, оказанный Берти. Раздавались крики: «Добрый старина Тедди!» Я надеялась, что скандалы, в которых был замешан мой сын, уже забыты.

Вернувшись во дворец, я разослала телеграммы во все города империи. Я от всего сердца благодарила моих возлюбленных подданных. Да благословит их Бог.

Я была совершенно измучена, но так счастлива. Шестьдесят лет! Это действительно великое событие.

Теперь я стара и очень устала, а годы летят с ошеломляющей быстротой. Столько всего случилось после юбилея. Год спустя умер Гладстон. Он был хороший человек, хотя я его и не любила. Обе палаты прервали свои заседания и отдали дань его памяти. Толпы народа пришли проститься с человеком, которого они называли «своим Уильямом». Его похоронили возле сэра Роберта Пиля и лорда Биконсфилда.

Глубокая печаль омрачила мои дни. Произошли ужасные события, такие, как Бурская война и боксерское восстание в Китае против иностранцев[81]. Но меня поразила еще и личная трагедия. Выяснилось, что мой бедный Альфред страдал болезнью горла, очень напоминавшей ту, что была у Фритца. Зная, чем это может закончиться, я с ужасом наблюдала за угасающим здоровьем сына. К моему великому горю, я оказалась права! Мой бедный милый сын! Потеря еще одного ребенка в восемьдесят один год — это жестоко! Я так стара, так устала, что готова к тому часу, когда Господь призовет меня.