Королева Виктория - [19]

* * *

Во время этой поездки принцесса чувствовала себя не очень хорошо и даже потеряла аппетит. Все предупреждения ее дядюшки Леопольда по поводу того, что «его маленькая принцесса ест слишком много и слишком быстро», сейчас стали неактуальными и полностью утратили свое значение. Впрочем, как и постоянные упреки «дорогой сестрички» Феодоры, которая тоже часто напоминала, что Виктория ест слишком поспешно и к тому же совершенно явно злоупотребляет солью, обильно посыпая ею мясные блюда.

Теперь одна только мысль о еде вызывает у нее приступ тошноты. Кроме того, она стала нередко жаловаться на головную боль, на боль в спине, горле, на бессонницу, на постоянную усталость и невыносимое безразличие ко всему происходящему. «Когда приезжаешь в какое-нибудь аристократическое место, — писала она в дневнике, — нужно быть одетым к обеду, и я, соответственно, уже не могу как следует отдохнуть».

6. ДЯДЮШКИ

«Не будет ничего хорошего, если империей станет править совершенно неопытная девушка восемнадцати лет отроду, которая к тому же сама только что освободилась от строгой родительской опеки».

Перспектива провести осенние каникулы в Рамсгейте никак не могла поднять настроение принцессы, даже несмотря на тот отрадный факт, что в отеле «Альбион» намеревался остановиться ее дядюшка Леопольд, которого она не видела более четырех лет[7].

«Каким счастьем было для меня броситься в объятия моего дорогого дядюшки, который всегда заменял мне отца и которого я очень любила, — отметила она в своем дневнике. — Я действительно относилась к нему как к отцу, всегда доверяла ему, любила и восхищалась им. Он был для меня самым лучшим и самым добрым наставником... Я так сильно любила его и доверяла ему больше, чем кому бы то ни было, — добавила она позже. — О, моя любовь к нему была чем-то похожа на благоговение перед ним. Он действительно был моим вторым отцом, а точнее сказать — моим единственным отцом, поскольку у меня просто-напросто нет другого отца».

Его юная жена королева Луиза, дочь Луи Филиппа, короля Франции, на которой он женился три года назад, когда ей было всего лишь двадцать лет, тоже была чрезвычайно добра и вела себя как «добрый ангел», играя с девочкой длинными осенними вечерами, восхищаясь ее чудными рисунками и не забывая присылать к ней своего лучшего парикмахера, который терпеливо приводил в порядок непокорные кудри. Кроме того, «добрый ангел» никогда не забывала присылать ей подарки из своего богатого гардероба, когда королева Луиза вернулась к себе домой.

Все же принцесса ощущала какое-то неясное беспокойство, и когда вернулась в Рамсгейт из Дувра, где попрощалась с королем Леопольдом и королевой Луизой, то жизнь показалась ей чрезвычайно скучной и тоскливой, и она стала истязать себя воспоминаниями и беспрестанными слезами. Принцесса действительно чувствовала себя «очень больной», и даже личный доктор герцогини Джеймс Кларк ничем не смог ей помочь. А герцогиня пришла к выводу, что недомогание ее дочери можно отнести на счет «детских капризов» и болезненного воображения баронессы Лецен. Что же до Конроя, то он вообще постоянно намекал на то, что это всего лишь детская мнительность, вызванная прежде всего ее неспособностью управлять своим поведением без постоянного участия со стороны матери. В один прекрасный день он решил воспользоваться этим недомоганием и попытался убедить подписать документ, в соответствии с которым он должен был получить полномочия в качестве ее личного секретаря, «Они (мама и Джон Конрой) попытались воспользоваться моей болезнью и получить от меня заверения в исполнении их желаний, — писала она в дневнике. — Я воспротивилась этому, несмотря на свое самочувствие и их необыкновенную настойчивость, а поддержала меня в этом лишь одна любимая Лецен».

Когда доктор Кларк вернулся в Лондон, было известно уже, что его пациентка серьезно больна воспалением миндалин, значительно осложненным не менее сильным ментальным стрессом. Во всяком случае, у нее был постоянный жар и учащенный пульс. Баронесса Лецен сразу же предложила послать за доктором Кларком, однако герцогиня упрекнула ее в необоснованной мнительности и чрезмерной суетливости. «Как ты могла подумать, что я допущу подобную вещь? — рассердилась она. — Ты представляешь, какой шум поднимется в городе? У нас с тобой настолько разные взгляды на причины ее недомогания, что даже говорить об этом не стоит».

Однако когда принцессе стало намного хуже, Джон Конрой и герцогиня все же согласились с тем, что необходимо немедленно вызвать доктора Кларка, а когда тот ответил, что вряд ли сможет приехать до позднего вечера, они сразу же вызвали местного врача. Но к тому времени принцессе уже стало лучше и она пошла на поправку. Тем не менее приехавший вскоре доктор Кларк счел необходимым оставаться у постели больной в течение целого месяца, в то время как «преданная, любимая и в высшей степени привязанная» к принцессе Лецен постоянно находилась с ней, не отходя ни на шаг, и была «такой же внимательной и заботливой, как всегда».

3 ноября 1835 г. принцесса Виктория почувствовала себя достаточно здоровой и поспешила тут же сообщить королю Леопольду, что ей «намного лучше», но при этом признала, что заметно похудела, а из-за быстрого выпадения волос она «становится в буквальном смысле лысой». Доктор Кларк советовал ей переехать в другую комнату этажом выше и придерживаться строгого режима в Кенсингтонском дворце: как можно чаще гулять на свежем воздухе, не сидеть слишком долго за книгами во время уроков, постоянно тренировать руки индийскими гимнастическими палками и тщательно пережевывать пищу. Последнее обстоятельство вызывало нарекания не только доктора Кларка, но и всех остальных — баронессы Лецен, короля Леопольда и принцессы Феодоры, которые давно уже упрекали ее в том, что ест она слишком быстро, а иногда и очень много, в особенности в позднее время. Другими словами, ей предписали довольно строгую диету и стали требовать от нее выполнения определенных правил при приеме пищи во время обеда и ужина.