Королева викингов - [193]

— Королева очень добра, — сказал он. — Ее коронованные сыновья вряд ли могли бы принять меня лучше.

— И, думаю, пока еще не смогут, — ответила она голосом, напоминавшим мурлыканье кошки.

Некоторое время оба, впрочем, сохраняли настороженность — женщина, хранившая нестареющую красоту в девической стройности, больших серовато-зеленых глазах и чертах лица, и горбоносый молодой человек, короткая черная борода которого не прикрывала подвижный рот.

— Что ж, и это верно, — заметил Хокон почти также непринужденно, как и она, — кровь была пролита… Но, прости меня, это они пролили ее.

— Их братья — мои сыновья и мои братья — тоже гибли. Но теперь, я надеюсь, между нами установится прочный мир. — Гуннхильд улыбнулась так же, как и Хокон ей. — И я надеюсь, что ты тоже надеешься на это.

Он рассмеялся.

— Несомненно, те, кто рассказывал мне, что ты, королева, обладаешь несравненным умом, были правы. — Он сделал небольшой глоток из своего кубка и продолжал совершенно по-дружески: — Мне пришла в голову мысль, что, возможно, ты имеешь некоторое отношение к тому, что король Харальд случайно был вынужден отлучиться.

— Я уже сказала тебе вчера: это такое дело, с которым он счел нужным разобраться как можно скорее, чтобы не возникла семейная вражда и не погибло слишком много хороших людей. И он только-только узнал обо всем этом.

— Гм. Я, конечно, далек от того, чтобы усомниться в твоих словах, королева, или его. Ссоры вспыхивают постоянно, и, конечно, самое разумное не дать им дойти до большой крови, как это часто бывает в Исландии. А насколько быстро нужно разбираться с ними — это, несомненно, вопрос здравого смысла. — Хокон встретился с пристальным взглядом Гуннхильд и вскинул брови. — Но даже в этом случае, королева, я не могу отрешиться от мысли, что ты немного повлияла на здравый смысл короля.

Гуннхильд рассмеялась, Хокон также.

— Я полагаю, что мы начинаем понимать друг друга, — сказала она, — и можем говорить свободно и прямо.

Ярл кивнул.

— Вместо того, чтобы ходить вокруг да около, в результате чего или король, или я, или мы оба можем забрести в такой угол, куда никто из нас не собирался заходить, но откуда при всем желании невозможно найти выхода.

Да, он действительно настолько проницателен, как о нем говорили, а может быть, и еще проницательнее, думала Гуннхильд.

— Я не могу возразить на это: да, мои сыновья жесткие люди. — Она сама знала, что надо было сказать: надменные, непреклонные. — Я не могу говорить за них. Но я могу выслушать тебя, постараться взглянуть на вещи твоими глазами и попытаться выбрать тот выход из положения, который покажется наилучшим — навык, которым должна обладать каждая женщина. — Его брови снова приподнялись, хотя губы остались неподвижными. — Позже я смогу сообщить им, о чем мы с тобой беседовали, и дать советы, которые могут потребоваться.

— Будем надеяться, что короли прислушаются к ним, — заметил Хокон.

Собеседники обменялись быстрыми усмешками.

Они не стали обсуждать самые важные вопросы, такие, как лов рыбы и охота на морского зверя вокруг Лофотенских островов, сбор и распределение дани с финнов или предоставление помощи и защиты людям, которых король или ярл — но не оба — объявили вне закона. На сегодня было достаточно просто упомянуть о них, а далее позволить разговору течь, как ему самому заблагорассудится, как то бывает при встречах друзей после долгой разлуки.

— Годы, проведенные в Англии и Дании, позволили тебе много узнать, не так ли? — сказал Хокон где-то посреди беседы. — Я иногда почти жалею, что на мою долю не выпало чего-нибудь в этом же роде — хотя бы на некоторое время!

— Я слышала, что ты и сам часто бывал за морями, — ответила Гуннхильд.

— О да и встречался с самыми разными людьми, от королей до рыбачек. — И их дочерей, подумала Гуннхильд. Каждый раз, когда служанка подходила, чтобы наполнить кубки, Хокон успевал окинуть ее взглядом с ног до головы. — Но мне никогда не приходилось, подобно тебе, жить среди людей, поклоняющихся Христу. Я никогда не имел продолжительной беседы с кем-либо, умудренным в христианских знаниях. Книга… — Он вздохнул. Возможно, искренне. — От меня скрыты такие чудеса. Знания о мире от одного до другого предела и от наших дней до начала времен… Тебе посчастливилось иметь дело с епископами. — Его голос стал еще мягче. — Ты была в дружбе с тем священником, который был так дорог моему тезке королю Хокону.

Этими словами он ударил ее, как кулаком: сколько же он знал или предполагал? В его глазах, имевших почти такой же изменчивый цвет, как и ее, казалось, играла злая радость.

— Сира Брайтнот покинул Норвегию потому, что король Хокон отвратился от Христа, — кротко сказала она. — И все же он всегда хорошо отзывался и о твоем отце. К нему все относились с любовью. Лишь злая воля норн посеяла раздор между нами.

— Гуннхильд, — отозвался Хокон, как будто совершенно спокойно, — давай не будем считаться, кто в прежние годы был прав, а кто виноват; пока что не будем, а если повезет, то не станем и вообще. Разве мы не можем сегодня продолжать тот самый непринужденный разговор, с которого начали?