Королева в тени - [3]

– Но зачем мне понадобится символ такого могущества? – спросила я.

– Он убережет тебя от греха.

– Но я не совершала ничего такого.

– Да, но твоя благородная мать может подумать иначе.

И верно, может. Я поцеловала Изабеллу в щеку.

– Но относись к этой вещи очень бережно, – предупредила она меня. – Я заберу ее, как только ваша беседа закончится.

– Быстрее, госпожа, прошу вас, – позвал меня слуга, который, тяжело дыша, все еще ждал меня возле двери.

Тем не менее, следуя за слугой в апартаменты моей матери, расположенные довольно далеко, я по пути искала возможности потянуть время. Мне не понравилось то, в какой категорической манере она вызвала меня, после того как мы с ней не виделись, если я не ошибаюсь, несколько месяцев. Она не стала бы с такой настойчивостью требовать к себе моего брата; с другой стороны, она всегда считала, что сыновья намного важнее дочерей.

Я остановилась у окна и прижалась щекой к холодному стеклу – элементу роскоши, на который король потратил целое состояние для борьбы со сквозняками. Судя по тому, что моя вуаль сейчас все-таки слегка колыхалась, мера эта оказалась не слишком успешной.

– Госпожа!

– Уже иду!

Войдя в ее комнату, я заученно присела в изящном реверансе; но, если я рассчитывала за счет этого с порога произвести на нее хорошее впечатление, мне это не удалось.

– Джоанна. Ну наконец-то.

Моя мать. Маргарита, леди Уэйк, леди Баденох, вдовствующая графиня Кентская.

Высокая и худощавая, моя мать строго придерживалась принятого ею образа вдовы. Закрытое платье было роскошным, но выдержанным в угрюмых скорбных тонах – серый, черный и темно-фиолетовый, цвет ягод осенней ежевики. Вуаль ее была украшена дорогой вышивкой, но ни единый локон не выбивался из-под строгого плата монахини, который она продолжала носить вопреки требованиям моды. Кожа вытянутого лица была шероховатой, и на нем не угадывалось ни малейшего намека на то, что она получает от жизни хоть какое-то удовольствие. Напротив, его выражение крайней серьезности с крепко сжатыми губами выглядело пугающим, особенно в сочетании с тяжелым мускусным запахом ее духов и сухим шелестом атласных юбок. Ей было чуть больше сорока, но выглядела она значительно старше своих лет.

– Я ожидала увидеть тебя еще полчаса назад.

Разумеется, это было преувеличением. Моя мать даже не прикоснулась ко мне. Королева, взявшая меня к себе на воспитание, когда мне было всего два года, и с тех пор растившая меня, обязательно обняла бы меня после такой долгой разлуки. Королева Филиппа непременно улыбнулась бы мне.

– Я пришла так скоро, как только смогла, мадам. Я занималась чтением вместе с принцессами. – Эта ложь сорвалась с моего языка легко. Я уже и раньше лгала. – Наш учитель хотел, чтобы мы узнали про житие святой Урсулы, праведной покровительницы всех юных девственниц, коими являемся мы все. Двадцать первого октября мы будем отмечать ее праздник при дворе постановкой спектакля в масках. Нас похвалили за наше чтение.

Жизнь моей матери была не из легких. Кто-то мог даже сказать, что ее жизнь была полна лишений. Возможно, она заслуживала моей жалости; когда мужа женщины казнят за измену, да еще при таких позорных обстоятельствах, а она в это время, будучи на последних неделях беременности, находится под арестом за грехи своего супруга, то тут вряд ли можно говорить о благословении Господнем. А потом еще наваливаются последствия, связанные с тем, что ее мужа объявляют предателем, и у нее отбирают все земли, титулы и привилегии. Моя мать долго жила под подозрением, потому что и в самом деле лично приложила свою руку к некоторым изменническим письмам.

Но все это было в прошлом. Хотя королевское помилование сняло с нее часть вины, оно не избавило мою мать от оставшейся в душе горечи, и с тех пор она посвятила свою жизнь восстановлению своей семьи. Цель, достойная похвалы, однако порой я испытывала по этому поводу лишь обиду.

Как сейчас, например.

– Это хорошо. Насчет святой Урсулы я одобряю, – сказала она, продолжая сидеть в своем кресле с высокой спинкой у окна, где свет падал на ее неприглядный головной убор. – Надеюсь, королева и твои гувернантки могут гордиться тобой. Ты прилежна на всех своих уроках?

– Да, мадам.

– Соблюдаешь ли ты порядок с ежедневными молитвами? Посещаешь ли мессу?

– Да, мадам.

Она встала, приблизилась и обошла меня кругом, после чего остановилась передо мной и подняла мой подбородок одним пальцем. Я не была уверена, что она мне поверила, но напрасно: ее реакция оказалась одобрительной.

– Тогда в тебе есть все, чего я хотела бы для своей дочери.

Я с облегчением скромно потупила взгляд.

– Надеюсь, что так, мадам.

– Красивая девушка, хорошо воспитанная, без греха.

– Я исповедуюсь, мадам.

Чувствуя на себе приятную тяжесть могущественной реликвии Изабеллы, я молилась, чтобы мать не заметила, как мои щеки при этом виновато покраснели. И она таки не заметила, о чем свидетельствовала едва заметная улыбка на ее губах, которой она меня удостоила. Но затем эта улыбка исчезла.

– Я верю, что ты ведешь себя благопристойно и приличествующим образом, находясь при дворе в обществе молодых рыцарей короля. И я не хотела бы, чтобы до меня дошли слухи, что твое поведение считают кокетливым, Джоанна.