Королева в изгнании - [4]

Одновременно с этим она испытала несказанное облегчение от того, что все стало понятно. Не удержавшись, она сначала прыснула в ладонь, а потом, убрав руку расхохоталась во весь голос и уселась обратно на стул.

— Актриса, актриса! — восхищенно улыбаясь, покачал головой Зыков.

— Вульгарный мент, — вслух произнесла она в ответ, сразу успокоилась и, утерев выступившие слезы, продолжила: — Значит, говоришь, я разучилась исчезать. Давай проверим.

На миг легкая неуверенность коснулась ее сердца. А может быть он прав? Может быть, не часики, а ЕЕ увидел Атос в больнице? Может быть, ее давешнее решение не пользоваться своим даром повлияло на него уничтожающе?

Она испугалась и, чтобы быстрее избавится от сомнений, глядя Зыкову в глаза, дала ему посыл…

Знакомый толчок в виски, знакомый звон в ушах. Знакомое выражение в глазах следователя.

То, как он повел себя в дальнейшем, характеризует его, как человека действительно умного и прозорливого. А может быть — просто трусливого, но способного держать себя в руках.

— Ладно, — напряженно сказал он пустоте перед собой. — Два — ноль. Только, Мария Викторовна, пожалуйста, без излишеств. Думаю, вы уже не сидите на стуле, так что не бойтесь. Я сдаю оружие. — Он расстегнул кобуру и выложил на стол пистолет. — Но брать его не советую. Из соображений вашей же пользы.

К пистолету Маша не притронулась.

— Сейчас я вызову конвойного, — продолжал он уже спокойнее. — Он проводит вас к выходу. — Он нажал кнопку под столом, затем чиркнул что-то на бумажке:

— Это — повестка на завтра. Тут будет другой следователь. Я, сами понимаете, не справился.

Маша не притронулась и к повестке.

Дверь отворилась, вошел молодой милиционер.

— Ну что ж, жаль, что так вышло. — Следователь поднялся. — До свидания. Или прощайте?

— Второе, — лаконично ответила Маша.

Конвойный удивленно покосился на нее.

— Проводите девушку, — вздохнул Зыков.

Выходя, Маша с опаской поглядывала на следователя: сейчас не трудно было определить ее местоположение, не схватится ли он за пистолет. Только потом она поняла, что если бы он сделал это и сумел убить ее, он никому не смог бы объяснить этот поступок, и это стоило бы ему, как минимум, карьеры.

3

"Моя душа принадлежит хаосу, — с легким испугом думала Маша, шагая по тротуару. Как иначе расценивать ту эйфорию, в которой я сейчас нахожусь?" Ведь, выходит, не тяжелое состояние Атоса более всего угнетало ее, а тот моральный запрет, который наложила она на свой дар, решение жить «нормальной» СКУЧНОЙ жизнью. Но вот запрет снят, и как же легко стало на душе.

"Вульгарный мент", — вспомнила она и опять хихикнула сама с собой. Может быть, все-таки, потому ей так хорошо, что она разоблачила лицемера и победила его? Он был таким беспомощным, таким униженным!

Как бы там ни было, ей было хорошо, и она прекратила бессмысленный самоанализ, интуитивно чувствуя, что, стоит ей докопаться до причины своей радости, как та сейчас же улетучится.

Он жив! И он выздоровеет!.. И что тогда? Интересно, может ли мужчина любить женщину, которую не видит? Вспомнилась где-то слышанная поговорка "мужчина любит глазами". А если даже не так, все равно им годы не быть вместе. От трех до семи, так, кажется, сказал Зыков.

Но и эти невеселые мысли не развеяли ее благодушия. Тут же она подумала: может быть уже вернулась мама и ждет ее? Телефон-автомат был поблизости, а рядом в киоске «Союзпечати» продавались жетоны.

Но когда она набрала свой домашний номер, трубка не ожила.

Идти сейчас к Алке? Хоть Маше и был дан ключ от ее квартиры, идти в пустое чужое жилье (Алка-то в институте) казалось ей чем-то неправильным. Слишком часто бывала она в чужих квартирах без приглашения и даже без ведома хозяев.

Нужно было подумать о последствиях своей сегодняшней выходки в прокуратуре, но в голову ничего не приходило.

Она присела на скамейку и закурила.

Оставаться на улице тоже не прельщало: становилось по-осеннему прохладно. И хотелось есть.

И вдруг, словно похмелье, черная волна нахлынула на нее. Одиночество. Все это время она не ощущала, как она одинока. В Питере был папа со своей смешной заботой, потом — Атос; и «бандиты» (для кого-то — бандиты, а для нее — безопасные и забавные человечки). Потом была всепоглощающая ревность, обида, страстная жажда мести… Плотность чувств с лихвой заменяла ей общение. Потом — радость встречи с домом, Алка, возвращение веры в любовь…

Сейчас — пустота. Пустота, пустота, пустота…

Это было ужасно глупо с ее стороны — вот так сидеть и упиваться своим одиночеством, и, наконец, она решила, куда сейчас отправится: в политех к Алке на занятия. И посоветуется с ней. Или посоветуется потом, а сегодня снова сходит с ней к ее ребятам в общежитие. Развеяться. А там — будет видно.

…Звонок возвестил об окончании пары, и из аудитории в коридор посыпались симпатичные молодые ребята. Это явно были совмещенные занятия нескольких групп: ребят было много. Нескольких она узнала, узнавали и ее кивали, приветливо улыбались.

Алка вышла одна из последних в сопровождении тоже знакомого Маше парня — того самого Сережи, который ухаживал за ней на той, памятной, вечеринке. "Очень характерно", — отметила про себя Маша. Алка с детства усиленно кокетничала именно с ЕЕ мальчиками. Они никогда не ссорились по этому поводу, ведь шансов у Алки «увести» мальчика практически не было, сама же она объясняла свое поведение так: "Просто, Машка, у тебя вкус хороший: только ты скажешь, что тебе мальчик нравится, смотрю, а он точно — классный…"