Королева Марго - [16]

– Месье Ла Моль, – сказал Коконнас, оборачиваясь, – не думается ли вам, что придется поколотить этого прохвоста?

– Это можно, – ответил Ла Моль, приготовляясь вместе со своим спутником отхлестать хозяина плетью.

Но, несмотря на готовность обоих, видимо, очень решительных дворян перейти от слов к делу, что не предвещало ничего хорошего трактирщику, он нисколько не смутился и только отступил на один шаг к двери.

– Сейчас видать, что из провинции, – сердито проворчал он. – В Париже прошла мода бить хозяев, которые не хотят сдавать у себя комнат. Теперь бьют вельмож, а не горожан, а ежели вы будете на меня орать, я кликну соседей, но тогда уж исколотят вас, что вовсе не почетно для дворян.

– Дьявольщина! Он еще издевается над нами! – крикнул Коконнас вне себя.

– Грегуар, подай мне аркебузу! – приказал хозяин своему слуге таким же тоном, как будто говорил: «Подай господам стул!»

– Клянусь кишками папы! – зарычал Коконнас, обнажая шпагу. – Да разгорячитесь же, месье Ла Моль!

– Не надо! Не стоит: пока мы будем горячиться, остынет ужин.

– Вы так думаете? – воскликнул Коконнас.

– Я думаю, что хозяин «Путеводной звезды» прав, но не умеет принимать гостей, особенно дворян. Вместо того чтобы грубо говорить нам: «Господа, мне вас не надо», – лучше было бы сказать нам вежливо: «Пожалуйте, господа», а в счете поставить: за господскую комнату – столько-то, за лакейскую – столько-то, учитывая, что, если у нас нет сейчас лакеев, мы их наймем.

И с этими словами Ла Моль тихонько отстранил хозяина, уже протянувшего руку к принесенной аркебузе, пропустил Коконнаса в дом, а вслед за ним вошел и сам.

– Ну ладно, – сказал Коконнас, – а все-таки очень досадно вкладывать шпагу в ножны, не убедившись, что она колет не хуже, чем вертела у этого парня.

– Уж потерпите, дорогой спутник, – ответил Ла Моль. – Теперь все гостиницы переполнены дворянами, съехавшимися в Париж на брачные торжества и для предстоящей войны во Фландрии, поэтому нам не найти другой квартиры; а кроме того, возможно, что в Париже принято так встречать приезжих.

– Дьявольщина! Ну и терпение у вас! – пробурчал Коконнас, яростно закручивая рыжий ус и сверкая глазами на хозяина. – Но берегись, мошенник! Если у тебя готовят скверно, постели жестки, вино выдержано менее трех лет в бутылках и слуга не изворотлив, как тростник…

– Ля-ля-ля, мой милый дворянин, успокойтесь, вы будете здесь как у Христа за пазухой, – прервал его хозяин, оттачивая кухонный нож на оселке.

Затем пробормотал, качая головой:

– Это гугенот; все отступники совершенно обнаглели после свадьбы ихнего Беарнца с мадемуазель Марго!

И, помолчав, добавил с такой усмешкой, что оба постояльца, наверно, вздрогнули бы, если бы видели ее:

– Ну, ну! Забавно, что мне попались гугеноты, и как раз…

– Эй! Будем мы ужинать, наконец? – резко спросил Коконнас, прерывая рассуждения хозяина с самим собой.

– Как будет вам угодно, – ответил хозяин, сразу смягчившись, вероятно, под влиянием мысли, пришедшей ему в голову.

– Нам так угодно, да поскорее, – ответил Коконнас.

Затем, обернувшись к Ла Молю, сказал:

– Вот что, граф, пока приготовляют комнату, скажите: как, по вашему мнению, Париж – веселый город?

– По правде говоря – нет, – ответил Ла Моль. – У меня осталось такое впечатление, что у всех встречных или встревоженные, или отталкивающие лица. Может быть, это оттого, что парижане боятся грозы. Видите, какое мрачное небо, и чувствуете, какая тяжесть в воздухе?

– Скажите, граф, вы ведь стремитесь в Лувр?

– Да, и вы тоже, месье Коконнас, как мне кажется?

– Ну что ж! Давайте устремимся вместе.

– Гм! Пожалуй, немного поздно выходить на улицу.

– Поздно или нет, а придется выйти. Мне даны точные приказания: как можно скорее доехать до Парижа и тотчас по прибытии снестись с герцогом Гизом.

При имени герцога Гиза хозяин насторожился и подошел ближе.

– Мне сдается, что этот бездельник подслушивает нас, – сказал Коконнас, который, как все пьемонтцы, был злопамятен и не мог простить хозяину «Путеводной звезды» малопочтительный прием, оказанный обоим путешественникам.

– Да, я прислушиваюсь, господа, – ответил трактирщик, прикасаясь рукою к своему колпаку на голове, – но только чтобы услужить вам. Я услыхал разговор про герцога Гиза и тотчас подошел. Чем, господа дворяне, могу быть вам полезен?

– Ха, ха, ха! Как видно, это имя обладает волшебной силой, судя по тому, что из нахала ты стал подлизой. Дьявольщина!.. Мэтр… мэтр… как тебя там?

– Мэтр Ла Юрьер, – ответил хозяин, кланяясь.

– Отлично, мэтр Ла Юрьер; значит, у герцога Гиза такая тяжелая рука, что может сделать вежливым даже тебя! Уж не думаешь ли ты, что моя легче?

– Нет, граф, но ваша короче, – возразил хозяин. – А кроме того, – добавил он, – должен вам сказать, что для нас, парижан, великий Генрих – кумир!

– Какой Генрих? – спросил Ла Моль.

– Мне думается, есть только один, – ответил Ла Юрьер.

– Прости, милейший, есть и другой – тот, о котором предлагаю вам не говорить плохо, а именно – Генрих Наваррский, помимо Генриха Конде, человека тоже весьма достойного.

– Этих я не знаю, – ответил хозяин.

– Зато их знаю я, – сказал Ла Моль, – а так как я направлен к королю Генриху Наваррскому, то и предлагаю не отзываться о нем плохо в моем присутствии.