Королева-Малютка - [123]

Доктор Самюэль славился тем, что охотно соглашался на любую плату. Когда он посещал семью слишком бедную для того, чтобы оплатить его счет, он совершенно не сердился и попросту уносил в кармане какой-нибудь «пустячок».

И когда он возвращался вот так, неся под полами своего редингота пару подсвечников, или подушку, или статуэтку, или даже метелку для камина, он, по примеру императора Титуса, прозванного «отрадой рода человеческого», говорил: «День прошел не зря!»

– Доложите о нас вашему хозяину, – сказал Саладен служанке, – он ждет нас и знает, что мы торопимся.

Человек с плоской коробкой и в причудливом костюме скромно занял место в самом темном углу гостиной.

Саладен и его подружка уселись на диван.

Через три минуты появился доктор Самюэль в сопровождении служанки, которая несла на большом подносе множество флаконов и стаканов.

Можно было бы подумать, что гостеприимный хозяин готов Предложить утолить жажду доброй дюжине гостей, вот только прохладительные напитки выглядели не слишком аппетитно.

Служанка поставила поднос на стол, и хозяин жестом отослал ее.

– Это и есть пациентка? – спросил доктор Самюэль, изучая Гит, которая отчего-то переменилась в лице. – Прежде чем начать операцию, прошу вас, милостивый государь, обрисовать мне в точности форму и размеры требуемого предмета.

Потом, наклонившись к уху Саладена, врач добавил:

– Это и есть мадемуазель де Шав, господин маркиз?

– Самая что ни на есть настоящая, – ответил Саладен.

При слове «операция» Гит задрожала всем телом.

Уродливая внешность Самюэля только усиливала ее страх.

– За все золото на свете, – испуганно призналась она, – я не позволю этому доктору сделать мне больно.

Саладен притянул к себе ее светловолосую головку и страстно поцеловал, чего никогда не делал, когда они оставались наедине.

– Милая маленькая сумасбродка, – нежно прошептал он. – Это я-то хочу сделать тебе больно? Не бойся человека, которому ты доверила свою судьбу, ничего плохого с тобой не будет.

Затем, обратившись к доктору, он сказал:

– Я глубоко верю в ваше искусство, мой ученый друг, но я слишком люблю это прелестное дитя, чтобы пойти даже на самый минимальный риск. Если вы не возражаете, мы сначала проведем опыт на другом живом существе.

– На вас? – спросил Самюэль.

– Нет-нет, я почти так же изнежен, как моя очаровательная подружка.

И добавил с улыбкой:

– Все, что нужно, у меня с собой.

Доктор поискал глазами под стульями, надеясь найти там какое-нибудь четвероногое, но в этот момент человек с плоской коробкой встал, вышел из своего угла и сказал:

– Не хочу вам указывать, господин доктор, но дело, видите ли, в том, что живое существо – это я, Лангедок, ярмарочный артист, художник и гример, готовый услужить вам при любых обстоятельствах.

Пока удивленный Самюэль разглядывал своего «подопытного», Лангедок расстегнул старый редингот, диковинного фасона жилет и рубашку не первой свежести.

Мадемуазель Гит, несколько успокоившаяся, по крайней мере – на время, глядя на него, весело и от души смеялась.

Лангедок, быстро скинув одежду, остался в одних штанах. Взорам собравшихся открылся его узловатый торс, причем не в том виде, в каком он был дан ему Богом, но испещренный многочисленными татуировками и картинками.

Он тяжелыми шагами подошел к доктору, выпятил грудь и показал пониже соска место, покрытое волосами, но еще не тронутое кистью художника. Место было величиной с монету достоинством в сто су.

– Не хочу вам указывать, господин доктор, – сказал он, – но вот место где еще ничего нет. Посмотрим, как вы делаете свою работу.

– Ну и волосатый! – воскликнула мадемуазель Гит, бросая выразительный взгляд на гладкие щеки Саладена. – Вот это я понимаю!

– Это настоящая шерсть дикого зверя, – пробормотал доктор, – а на мехе не рисуют!

– Не хочу вам указывать, – ответил Лангедок, – но различные изображения, которые покрывают мое тело, были выполнены, несмотря на присутствие волос. Волосы тут ни при чем, потому что они неотъемлемы от природы индивидуума.

– Он мог бы торговать ими! – с восхищением прошептала Гит.

Лангедок гордо выпрямился.

– Такова была воля Провидения, – сообщил он. – Рука человека ничего сюда не добавила!

Саладен поднялся, набросал на листке бумаги из своего блокнота эскиз вишни обычной величины, передал его доктору и сказал:

– Вот здесь она красная, здесь – розовая, в этой части оттенок должен быть чуть желтоватым; поверхность же – бархатистая.

Доктора, казалось, это привело в замешательство.

– Дружок, – сказал он Лангедоку, – возьмите четыре стула, лягте на спину и лежите неподвижно. Сейчас мы попробуем осуществить операцию.

– Вы что-то китайские церемонии разводите, господин доктор, – отвечал Лангедок, – но если уж вам так хочется, давайте. Я здесь для того, чтобы повиноваться.

Он лег на четыре стула, вытянувшись во весь рост, и замер без движения.

Гит развеселилась еще больше.

– Этот парень мне жутко нравится! – сказала она Саладену. – Когда я стану герцогиней, я возьму его к себе. Как вы думаете, он даст себе разрисовать и спину тоже?

Доктор подставил пятый стул, а потом и шестой, чтобы поместить на него поднос со склянками. Он поочередно открыл несколько флаконов, обнюхал их и сделал в стаканах ряд смесей.