Королева красоты Иерусалима - [158]

– Я не верю, что я здесь! Обалдеть, я на самой грандиозной вечеринке десятилетия! Это мир «Lucy in the sky with diamonds», Джин Шримптон и Твигги! – прокричала я сквозь алкогольные пары и грохот чужой музыки.

Я чувствовала, что вольна делать что угодно – танцевать под гипнотические звуки гитары Джимми Хендрикса, хлестать пиво, изображать Джули Кристи. Чем больше я пила, тем бессовестней флиртовала с парнем, сидевшим рядом у барной стойки, совершенно не обращая внимания на взгляды Амнона.

Шли недели. Когда я возвращалась к нему из чужих постелей и просила обнять меня, он каждый раз прощал мне это. В душе я была благодарна ему, ведь я и сама не могла с ним расстаться. Мы утешали друг дружку, и порой мне казалось, что если не счастье, то покой для моей мятежной души где-то рядом. Я прижималась к Амнону, утыкалась лицом в его руки и чувствовала, что они защищают меня и от внутренней сумятицы, и от внешней кутерьмы.

Однажды ночью, когда мы лежали на кровати потные и задыхающиеся, Амнон спросил:

– Какое место я занимаю в твоей жизни?

– Брось, – отмахнулась я, – не будь занудой.

– Не брошу, – заупрямился Амнон. – Не хочешь сказать, что ты чувствуешь ко мне, так скажи, по крайней мере, какое место в твоей жизни я занимаю.

– Я в эти игры не играю.

– Почему?

– Потому что боюсь.

– Чего?

– Я боюсь сказать, что ты мне дорог. Мне нужен путь к отступлению.

– Зачем? – спросил он, лаская мои груди.

– Чтобы убежать за минуту до того, как ты бросишь меня.

– Вот дурочка, – он крепко обнял меня. – Если тут кто кого и бросит, так это ты, если кто и будет страдать, так это я, мы оба это знаем.

– Я какая-то неправильная. Я боюсь близости.

– Ты меня мучаешь, – Амнон выдохнул сигаретный дым в потолок.

– Я не нарочно.

– Не понимаю я тебя. Не понимаю, почему ты не даешь мне любить тебя.

– Может, это из-за проклятия, – сказала я тихо.

– Какого еще проклятия?

– На всех женщинах семьи Эрмоза лежит проклятие. Мне бабушка Роза это рассказала. Все женщины семьи Эрмоза прокляты: мужчины, которых они любят, их не хотят, и наоборот.

– Я знаю, что ты спишь с другими.

– И все равно ты меня хочешь?

– Как никакую другую женщину.

– Почему?

– Посмотри мне в глаза. Потому.

И я утонула в море любви, которое увидела в его глазах.

Но вместо того, чтобы остаться в том месте, где меня любят, в правильном и естественном месте, я заупрямилась и выбросила Амнона из своей жизни. А он больше так не мог. Он взял и уехал в Индию.

Я знала, что загубила второй шанс – и третьего у меня не будет.

Длинноволосый молодой человек, которого я раньше не замечала, сидел на стуле в дальнем углу паба. Не говоря ни слова, я уселась с ним рядом и продолжала пить. За то время, что я выпивала кружку пива, Филип успевал выпить две. Вскоре мы уже были порядочно пьяны. Он попытался меня поцеловать; я была как в тумане, когда он предложил мне выйти на улицу и выкурить косяк.

Может, из-за косяка, может, из-за пива, но, скорей всего, из-за одиночества я оказалась в его постели. Вскоре я переехала к нему, и мы стали жить в его квартире на шумной улице Финчли. Окна в квартире всегда были закрыты – не столько из-за холода, сколько из-за невыносимого шума автобусов и машин. Вечерами, с помощью монетки в пять пенсов, мы зажигали газовую печь, я укрывалась старой меховой шубой, которую купила на блошином рынке, и ложилась на пол, поближе к печке.

Филип был подвержен частым перепадам настроения, с его лица не сходило сердитое выражение. Он напивался до бесчувствия, курил как паровоз, но чем мрачней становилась лондонская погода, тем сильнее рос во мне страх перед одиночеством, и я – непонятно почему – чувствовала себя зависимой от этого чужого англичанина.

Странный тип был этот Филип, нелюдимый и неприкаянный. Часто он оставлял меня одну в комнате и уходил бродить по городу, а возвращался под утро мертвецки пьяный. Я почти никогда не участвовала в его ночных развлечениях. Изредка он звал меня с собою в паб, но там я чувствовала себя лишней. Он не пил со мной, не танцевал со мной, я сидела у стойки, сбоку припека, и хотела умереть, глядя, как он напропалую флиртует со стайкой англичанок с бледными помятыми лицами.

Я привязывалась к Филипу все сильнее. Чем больше он меня отталкивал, тем больше я его хотела. Я чувствовала, что попала в плен к человеку, которого, по сути, не знаю. Он даже не замечал, как отчаянно я добиваюсь его внимания; он вообще меня не слышал. Сидел в комнате и курил сигарету за сигаретой, уставясь в стену. Я обращалась к нему, а он не отвечал; я была для него пустое место.

И я стала всюду ходить за ним тенью – по узким переулкам Сохо, когда он искал там гашиш, по пабам, когда он шел выпить. Всегда рядом, но никогда не вместе. Если он и замечал, что я его преследую, то ничем этого не выдавал. Такая игра нравилась мне, вносила азарт в мою тусклую жизнь. Я ждала, когда он пробудится от пьяного беспокойного сна и выйдет из дому, – и устремлялась за ним. Впрочем, все это лишь сильнее обостряло мое одиночество.

Однажды ночью, когда мы пьяные возвращались из паба, он начал раздевать меня на лестнице, мы рухнули на ледяной пол и наконец-то занялись любовью, и я не могла больше, я закричала: «Господи, я хочу тебя!» – наклонилась вплотную к его лицу и спросила капризно: «Ты меня хочешь?» Он долго не отвечал, мне показалось – вечность, и я наконец поняла, что он спьяну уснул и не слышал моих страстных призывов.