Королева - [21]

На голове у леди Анны был французский убор в форме полумесяца, расшитый жемчугом, и я неожиданно ощутила тяжесть своей старомодной остроконечной шапочки. Казалось, Анна не идет, а плывет по воздуху (как и моя мачеха Мод), и это заставило меня снова почувствовать себя неуклюжей. Тонкую шею возлюбленной короля украшала нитка жемчуга, на ней висела затейливая золотая буква «Б», с которой, в свою очередь, свисали три каплевидные жемчужины. В тот день наряд леди Анны был выдержан в голубых тонах: платье из переливчатого, словно хвост павлина, бархата с длинными, закрывающими руки почти до самых пальцев рукавами из атласа, расшитого золотыми нитями. Вскоре я узнала, что введенная ею мода на длинные рукава частично объяснялась желанием скрыть крошечный шестой палец на левой руке — позднее этот палец, а также родинка на шее послужат «доказательствами» ее причастности к ведовству.

Мне приятно было сознавать, что я хорошо выучилась делать реверанс, приседая низко и не торопясь подниматься. Когда же я выпрямилась, леди Анна милостиво протянула правую руку, чтобы помочь мне, затем жестом разрешила присесть на табурет для шитья, сама же села на стул. Я заметила, что перед моим приходом она читала книгу — Новый Завет, и не на принятой повсеместно латыни, а на английском языке. «Какая она смелая!» — подумала я, потому что король был провозглашен защитником католической веры еще прежде, чем заварилась вся эта каша.

— Я рада, что меня окружают верные люди, прибывшие из графств нашего королевства, — обратилась ко мне Анна. — Девон — это ведь глухая провинция, разве нет?

— Он очень далеко отсюда, миледи. Простирается от безлюдных вересковых пустошей на севере до выступающих из моря скал на юге, однако между этими областями, поверьте мне, хватает вполне цивилизованных городов и поселков.

Она спросила, какое образование я получила и какой веры придерживаюсь. Я сказала совершеннейшую правду о том, что я, как и семья сэра Филиппа, привержена новому вероучению, и на все остальные вопросы ответила вполне искренне. Раз уж мы были наедине, не упомянет ли она о том, что я буду служить связующим звеном между ней и Кромвелем? Но вскоре я сообразила, что Анна уже тогда знала истину, когда-то открытую мне Кромвелем: даже стены имеют уши. Поэтому, поигрывая филигранным футлярчиком, от которого исходил тонкий аромат[29], она поднялась, зашуршав юбками, и поманила меня изящным жестом к распахнутому окну. Мы стояли у амбразуры и любовались видом на пруд и великолепный сад, все еще цветущий.

— Должна сообщить вам, — леди Анна понизила до шепота свой чистый, как звон колокольчика, голос, — что в Гемптон-корте, принадлежавшем некогда «папе» Англии кардиналу Уолси, как и в лондонском Йоркском дворце, имеется несколько потайных переходов и лестниц, которые соединяют покои короля с другими комнатами, а также ведут в парадный двор и в сады. Это запасные выходы на случай необходимости или если возникнет такой каприз. Я говорю вам об этом не для того, чтобы вы ими пользовались — ибо они предназначены для одного только государя, — но чтобы вы знали: даже в таком уединенном месте, как моя спальня, нас могут подслушать.

— Понятно, миледи.

— И раз уж вы будете посвящены в некоторые мои личные дела, вам следует знать, что король не посещает меня тайком, пользуясь этими переходами, потому что я объяснила ему невозможность таких поступков. Полагаю, вы понимаете, — продолжала леди Анна, — что мне придется время от времени передавать через вас письма нашему общему другу и, вероятно, получать от него ответы. Это надлежит делать осмотрительно, без огласки.

— Я понимаю, миледи.

— Все это — ради правового дела, и те, кто останется со мной до конца, пожнут его заслуженные плоды.

— Да, миледи. Я буду преданно служить вам.

Сколько раз впоследствии я вспоминала эти слова, сказанные при нашей первой встрече: «… те, кто останется со мной до конца». В тот день леди Анна отпустила меня, а сама осталась стоять у окна, неожиданно притихшая, хмурая и погруженная в свои мысли. Чтобы не отвлекать ее от дум, я тихонько подошла к двери. А когда открыла ее, в комнату чуть не ввалилась леди Джейн, вероятно, прильнувшая к ней с той стороны.

Глава пятая

Гемптон-корт,

сентябрь 1528 года

— Все сюда, леди! — позвала нас Мэри Тэлбот на пятый день моей службы в свите Анны Болейн. Мэри хлопнула в ладоши, словно мы были комнатными спаниелями, которых так любят знатные дамы, хотя сама Анна отличалась в этом от остальных: она предпочитала, чтобы за ней повсюду следовала гладкошерстная борзая. — Сегодня нам предстоит игра в шары на лужайке с приближенными короля. Впрочем, — добавила Мэри, бросив на меня косой взгляд (вероятно, она считала, что раз я новенькая при дворе и ни с кем здесь не знакома, то не имеет ни малейшего значения, что я увижу и услышу), — мне бы хотелось, чтобы его величество не притащил с собой моего благоверного, черт бы его побрал, — не короля, конечно, а Перси.

Генри Перси было семнадцать лет, когда король и кардинал расстроили его тайную помолвку с Анной Болейн, а ему самому велели жениться на Мэри. Этот брак превратился в мучение для них обоих. Мэри упала бы в обморок, если бы узнала, что Кромвель заранее мне об этом рассказал. После двух лет законного супружества, в течение которых Перси все тосковал по утраченной любви, хандрил, часто хворал, Мэри рассталась с ним. Однако все последующие пять лет они оба служили при дворе: он был дворянином королевской свиты, она же — фрейлиной, сперва у королевы Екатерины, а теперь у Анны. Супруги Перси просто терпели присутствие друг друга, да и то с трудом. Мне казалось, это должно послужить уроком всем, кто вступает в навязанный со стороны брак. Правда, мои родители женились по любви, а ведь они очень часто ссорились. Можно привести в качестве примера и королевский брак Генриха Тюдора — вернее, то, что от этого брака осталось.