Королева Брунгильда - [73]
Узнав о гибели сына и прорыве своих южных границ, король Нейстрии был вынужден немедленно отступить, тем более что до него как раз дошла новость об отступничестве Бургундии. Он счел, что партия в Центральной Галлии проиграна, и заперся в Турне, старинной крепости своего прадеда Хильдерика. Сигиберт не стал преследовать брата и предпочел посвятить себя более важному делу — захвату Парижа, символической столицы Regnum Francorum.
Жителей этого города воспоминания о грабежах предыдущего года побуждали ожидать самого худшего. Епископ Парижский Герман счел своим долгом вмешаться в ход событий, и сохранилось письмо, которое он написал королеве Брунгильде. Хоть этот прелат был уже очень немолод, он сохранил живость пера и, множа ссылки на Писание и благочестивые метафоры, показал себя способным вести смелые политические речи. Действительно, после обычных формул учтивости Герман заявил, что до него дошел слух о том, что, якобы настоящей поджигательницей войны была Брунгильда: «Якобы по вашей воле, по вашим советам и по вашему наущению преславный государь, король Сигиберт, столь сильно желает разорить эту область»>{284}. Епископ Парижский искусно заверил адресатку, что совершенно не верит этим слухам, дав при этом понять, что не верит лишь он один.
Насколько это обвинение реально — на самом деле вопрос сложный. Уже тот факт, что в 575 г. святой Герман предпочел написать Брунгильде, а не сановнику двора, наводит на мысль, что к тому времени королева располагала признанным влиянием на мужа. Тем не менее из этого нового политического статуса не вытекает ответственность за междоусобную войну. Сигиберт сражался во имя чести жены, но не обязательно по ее совету. «Гнев» Брунгильды в 575 г. мог опять-таки быть ловкой инсценировкой, организованной двором Австразии ради того, чтобы оправдать нарушение прошлогоднего договора. Ведь если бы королева действительно была мстительной фурией, епископ Парижский, вероятно, не искал бы ее заступничества.
Какую бы роль Брунгильда ни сыграла в действительности, Герман, посылая письмо, избрал королеву в качестве привилегированной собеседницы. Прежде всего он обратился к ее религиозным чувствам: если австразийцы требуют мести Хильперику, им надо лишь дождаться суда небес, ибо Бог не замедлит поразить виновного и низвергнуть его в ад после смерти. Но старый Герман сумел также затронуть политическую струну в душе корреспондентки. Парижский диоцез, объяснял он, уже пострадал от многих бед — имелись в виду эпидемия 567 г., а также пожары деревень в 574 г. Словом, если город возьмут, добыча будет невелика. К тому же грабеж убьет всякую надежду на возрождение Парижа. Это значило, что, когда последний будет аннексирован, Австразии не придется ожидать от него больших налоговых доходов.
Чтобы справиться с этой проблемой, Герман предлагал Брунгильде такое решение: «Эта область была бы рада вас принять, если бы верила, что благодаря вам обретет спасение, а не уничтожение»>{285}. То есть, говоря обиняками, которые столь ценили меровингские литераторы, епископ Парижский предлагал сдать город Сигиберту в обмен на обещание, что грабежа не произойдет. Отсутствие добычи будет компенсировано косвенными податями, какие сможет платить город, экономика которого не пострадает.
Возможно, Брунгильда оказалась восприимчива как к религиозным увещаниям, так и к ссылкам на экономические реалии. Святой Герман всецело учел сложный комплекс побуждений властителей, и его демарш увенчался успехом. Рассказывая о кампании 575 г., Григорий Турский сообщает, что Сигиберт «намеревался оставить эти города войскам; но окружение ему помешало сделать это»[61]. Вероятно, королева, которую убедили, что милосердие выгодно, вразумила мужа. Париж открыл свои ворота. Сигиберт, Брунгильда и их дети могли совершить триумфальный въезд в бывшую столицу Хлодвига.
Смерть героя
Благодаря умеренности, которую австразийцы выказали в Париже, на их сторону немедленно перешли и другие нейстрийские города. Кстати, это могло быть даже главной целью похода. Аристократы — «верные» Хильперика начали дезертировать из его лагеря и являться к Сигиберту, чтобы изъявить покорность, в надежде спасти себе жизнь и по возможности имущество. Группа нейстрийцев предложила уже официально признать короля восточной части Regnum Francorum победителем. Только город Руан упорно отказывался сдаваться.
Хильперик, заточенный в Турне, все-таки оставался опасным. Сигиберт решил окончательно устранить эту угрозу, выступив, чтобы осадить город. Тогда Герман Парижский сделал заявление, от текста которого остались лишь фрагменты>{286}.[62] Прелат не сохранял никакой политической верности прежнему господину, но епископский сан требовал от него просить милости для осужденных. И опыт научил его, что династические убийства подают пагубный пример: уже многие короли погибли оттого, что слишком щедро проливали меровингскую кровь. Опираясь на примеры из Ветхого Завета, Герман напоминал, что братоубийство — тяжкий грех, но вместе с тем политическая ошибка. Однако Сигиберт не позволил себя смягчить и повел армию, выросшую за счет нейстрийских отрядов, чтобы осадить единокровного брата. Брунгильда и ее дети остались в Париже. Таким образом, королева как будто не пожелала присутствовать при умерщвлении убийцы Галлсвинты, что еще раз побуждает усомниться, обладала ли она особо мстительным и кровожадным нравом. Похоже, взятие под контроль столицы
