Королева Брунгильда - [154]

.

Впрочем, не была ли колумбановская религиозность особо рассчитана на аристократию? Ирландец предложил новую практику покаяния: грешник тайно признавался священнику в грехах, и последний накладывал на него епитимью, сообразную проступку. С этой целью Колумбан написал «Пенитенциалий» — сочинение такого жанра, какой еще не был известен на континенте. В нем можно усмотреть целое мировоззрение, сильно отличающееся от мировоззрения древних христиан:

Если мирянин совершил клятвопреступление, сделав это из алчности, пусть продаст свое имущество, отдаст деньги бедным и посвятит себя Господу, выбрив тонзуру, простившись с миром, и пусть служит Богу в монастыре до смерти. Если он сделал это не из алчности, а из страха смерти, пусть кается три года на хлебе и воде, как изгнанник, и без оружия; пусть еще на два года лишит себя вина и мяса; пусть подарит жизнь, искупая свою душу, то есть освободит раба или рабыню от ига рабства; еще два года он должен подавать щедрую милостыню, но может есть все, кроме мяса; через семь лет он может вновь причаститься^{883}.

Это новое ирландское покаяние по отношению к старому каноническому было тем же, чем германское право было по отношению к римскому. Речь шла уже не об угрызениях совести, а о компенсации, в логике, близкой к логике выплаты вергельда. Кроме того, такое аурикулярное и тарифицированное покаяние давало все возможности для казуистики, с помощью которой магнаты — христиане, но интриганы — могли охранять свои мирские интересы, не рискуя спасением души.

Брунгильда не могла допустить, чтобы Колумбан пытался увеличивать свои социальные ресурсы, покидая орбиту франкской монархии. Отношения между дворцом и Люксёем понемногу начали приобретать напряженный характер. В конце 600-х гг. разногласия вылились в открытый кризис, когда Колумбан приехал на королевскую виллу Брокариак (несомненно Буршересс, в нескольких километрах к югу от Отёна). Там жила Брунгильда вместе с правнуками Сигибертом II, Хильдебертом, Корбом и Меровеем. Видимо, аббат приехал просить какие-то субсидии в деньгах или землях. Взамен королева попросила его дать благословение маленьким принцам, чтобы обеспечить их будущее. Колумбан ответил, что отказывается благословлять сыновей блудниц и что, кстати, они не имеют никакого права на трон^{884}. Неизвестно, какую долю истины содержит рассказ Ионы из Боббио, но, очевидно, в тот день Колумбан вышел за пределы того, что мог потерпеть двор, даже со стороны святого. Прежде всего, в меровингских традициях ничто не препятствовало сыновьям наложниц подниматься на трон. Далее, отказ благословить невинных детей был жестом враждебности, который Колумбан совершил в отношении своих покровителей сознательно.

Честь меровингской семьи задели публично, и Брунгильда приступила к ответным действиям, пусть даже умеренным. Так, она издала декрет, запрещавший монахам Люксёя покидать монастырь и устанавливать связи с соседями. Колумбан оскорбился. Поскольку весь год он посещал жилища аристократов, он, видимо, забыл, что первоначально задумывал жить уединенно. Покинув Брокариак, он направился в Эпуасский дворец, где жил Теодорих II. Там король счел хорошим политическим ходом возобновить переговоры и пригласил аббата Люксёя пообедать. Но ирландец принялся бить бутылки и бросать оземь тарелки, вопя, что не хочет мараться «дарами нечестивых». Ему можно было бы возразить, что в дар от «нечестивых» он получил земли Аннегре, Люксёй и Фонтен. Но Теодорих II предпочел смириться. Никогда не стоило сердить божьего человека, особенно когда у него есть еще и сильные связи среди мирских вельмож.

Если король поставлен в глупое положение в собственном дворце, это может навести некоторых аристократов на определенные мысли. Брунгильда, прибыв в Эпуас на следующий день после инцидента, могла только констатировать, что имиджу монархии нанесен урон. Чтобы его загладить, она принесла Колумбану публичные извинения и отменила санкции, наложенные на монастыри в Вогезах. Согласие унизиться перед святым человеком позволяло государю спасти честь, поскольку у такой сцены было множество библейских и исторических аналогий^{885}. Впрочем, Колумбан был обязан простить раскаявшихся грешников. Что он и сделал скрепя сердце.

Однако дворец не мог позволить, чтобы подобный скандал повторился. Люксёй и его сеть взяли слишком много власти; этих монахов-реформаторов следовало поставить на подобающее им место. Отныне Брунгильда сблизилась с епископами и повела кампанию по дискредитации устава Колумбана. Он, конечно, представлял собой ахиллесову пяту заведения. Ирландец отстаивал в нем чужие и чуждые обычаи, например, благословение при входе в монастырские здания или крестное знамение, каким монахи должны были осенять ложку перед едой. В 626 г. в связи с этим будет созван собор в Маконе, и Колумбан на нем едва не лишится ореола^{886}.

После того как ирландца вывели из равновесия, оставалось только оправдать его осуждение, подтолкнув его к совершению непростительного поступка. В 606 г. по требованию бабки Теодорих II нанес в Люксёй официальный визит. Прибыв на место, он потребовал впустить его за монастырскую ограду для проверки, как живут монахи в обители. Как король и особенно как даритель земель он имел на это право. В Отёне Брунгильда ранее напомнила, что эти учреждения остаются под полным контролем Меровингов. Однако Колумбан считал себя единственным повелителем Люксёя, как духовным, так и мирским, и отказался впускать Теодориха II. Произошла гротескная сцена: аббат провоцировал короля в надежде, что будет убит за непокорность, а государь изо всех сил старался уладить дело миром. Иона из Боббио с удовольствием пересказывает ее и заканчивает рассказ таким обменом репликами: