Королева Брунгильда - [140]

. Если вся эта история — не вымысел Фредегара в чистом виде, такое отсутствие реакции можно понять. К тому времени Хлотарь II и Агилульф были союзниками Брунгильды; к тому же Виттериха сковывало присутствие в Испании византийцев, и проводить операции за собственными границами он не мог.

Во всяком случае, у Брунгильды в Толедо были надежные источники информации. Действительно, в 610 г. Виттериха свергли. Вместо него на вестготский трон поднялся некий Годомар, и, даже если он сохранил какие-то планы союза с Теодобертом II, то быстро отправил послов к королеве Бургундии, чтобы заручиться ее дружбой^{780}.

* * *

Остановимся пока на этом 610 г., когда, казалось, для Брунгильды теоретически еще все было возможно. Австразия все больше уходила из-под ее власти, но начало переговоров с Билихильдой позволяло ослабить напряженность. К тому же, проявив выгодное для себя милосердие, Брунгильда сумела приобрести сильное влияние на Нейстрию Хлотаря II. В целом Regnum Francorum 610 г. сильно напоминал страну 580-х гг., прежде всего тем, что в игре участвовало три стороны и Бургундия по-прежнему занимала доминирующую позицию, быстро меняя союзников. Это была стабильная система, где минимальная сноровка позволяла избегать трений. В этой роли главного распорядителя Брунгильда сменила Гунтрамна. Кстати, она сохранила явно большее мастерство в проведении международной дипломатии, чем обладал ее покойный деверь.

Тем не менее с 580-х гг. сменилось целое поколение, и перемены, сколь бы скромными они ни были, отнюдь не благоприятствовали Брунгильде. Так, в глазах тех, кому в 610 г. было двадцать лет, королева не обладала никакой ощутимой легитимностью — она не была ни дочерью, ни женой, ни матерью никого из известных им государей. Ее власть теперь зиждилась не столько на легитимном регентстве от имени потомков, сколько на бесспорном умении возглавлять государство. Но кто еще верил в эффективность большой средиземноморской дипломатии, умело составленных налоговых списков или частой смены служащих? Поколение высокопоставленных чиновников, которые были соратниками или врагами Сигиберта I, умерло или умирало. Их дети и внуки были людьми иного закала. «Энеида» падала у них из рук, и «Слоновая кость Барберини» не повергала их в трепет. Они уже не ожидали возвращения империи, ни как утопии, ни как кошмара. Брунгильда способствовала тому, чтобы образ Рима в представлении ее подданных утратил четкость; последствия этого косвенно скажутся на ней самой.

ГЛАВА XI. ЦЕРКОВНАЯ РЕФОРМА

На рубеже VI и VII в. исчезновение империи стало на Западе свершившимся фактом, и христианство в свою очередь столкнулось с последствиями этого ментального переворота. Однако церковь эти перемены затронули лишь постепенно и в основном позже, чем государства или общество. Институт, имеющий дело с вечностью, может позволить себе роскошь находиться вне времени. Иначе говоря, к 600 г. выбор между иератической верностью патристическому христианству и приспособлением к новым реалиям протосредневекового мира сделан еще не был.

Это соображение касалось не только монахов, медитирующих в безмолвии монастырей, или епископов, служащих молебны среди роскоши соборов. Как часто бывало, церковь менялась только под давлением мирян и по их требованию. А ведь магнаты варварских королевств проявляли не меньше благочестия, чем римские сенаторы в прошлом. Они просто искали пути к спасению, которые были бы им понятны и по возможности лучше согласовались с эволюцией их образа жизни. Что касается государя, он тоже проявлял некоторый интерес к религиозным спорам, потому что его долгом принцепса было надзирать за культами и укреплять католичество. Тем не менее ни один монарх не мог допустить, чтобы перемены в церкви поставили под угрозу социальное устройство. Впрочем, разве духовенство, богатое золотом, землями и разнообразными формами харизмы, не походило на аристократию? Оба были незаменимы для функционирования государства, оставаясь потенциально опасными. И любой король должен был трепетать, если видел, что система ценностей церкви меняется в то же время, что и ценности знати.

Однако Брунгильде в ее царствование пришлось столкнуться с тем, что следует назвать церковной реформой, то есть с ускорением адаптации христианства к окружающему обществу. На это движение, достигшее кульминации на рубеже 600 г., историки часто не обращают внимания. Конечно, оно не имело такой широкой огласки, как реформа IX в., которую инициировали Каролинги, и не идет ни в какое сравнение с григорианской авантюрой XI в. или потрясениями XVI в. Но это несомненно было реформистское движение, заставившее служителей церкви, светских руководителей и даже простых верующих усомниться в институте церкви и обновить его. Столкнувшись с феноменом, который Брунгильда не имела возможности по-настоящему контролировать, она еще раз сумела проявить свои таланты тактика. И в 602 г. папа Григорий Великий, один из настоящих инициаторов реформы, мог похвалить королеву за смелость религиозной политики:

Одно свойство ставит Вас выше всех прочих особ королевского сана: среди треволнений мира сего, часто смущающих умы государей, Вы обращаете свою душу к любви, к божественному служению и к сохранению мира в почитаемых местах, как если бы Вас не тревожила никакая иная забота. Деяния подобных правителей всегда позволяют подданным пребывать в полнейшей безопасности, и мы назовем народ франков счастливейшим по сравнению со всеми прочими народами, ибо он заслужил означенную королеву, к величайшему благу для себя