Королева Брунгильда - [131]
За всю жизнь Фредегонда ни разу не виделась с Брунгильдой. Так почему же надо представлять дело так, будто обе женщины испытывали друг к другу непримиримую ненависть? Они, конечно, не любили друг друга, об этом свидетельствует Григорий Турский. Они взаимно пытались друг друга устранить. Однако двигала ли ими при этом месть? Обе в свое время пытались выжить в политическом смысле, преодолевая сходные препятствия, потому что изначально ни одна из них не могла опереться на группировку «верных», которая бы ее защищала: Фредегонда имела слишком низкое происхождение, чтобы рассчитывать на семейные связи, Брунгильда была чужестранкой. Обе восполняли дефицит харизмы, опираясь на мужей. Потом, с разрывом в несколько лет, обе невестки овдовели. Тогда они возложили надежды на детей, наследников двух противоборствующих королевств, за которые им пришлось вступить в борьбу. Так что столкновение обеих женщин было опосредованным, ведь они сражались не столько одна против другой, сколько каждая за своего царственного отпрыска. Это была борьба в полном смысле слова, исключавшая чувства: ненависти в ней места не было, равно как и состраданию. Это красивые эмоции, и героини их по очереди испытывали в стихах, которые посвящал им Фортунат. Но на франкской политической арене жестокость Фредегонды и гнев Брунгильды были только знаками — важными, потому что нечастыми, — которые подавались подданным, присутствовавшим при столкновении двух интеллектов.
Только допустив, что позиции и действия могли таким образом не совпадать, можно понять, почему Брунгильда не попыталась отомстить за набег нейстрийцев на Париж. В 596 г. она прежде всего оберегала интересы внуков, а для этого ей пока что надо было эффективно контролировать бургундскую и австразийскую территории. Так, три года Брунгильда занималась назначением верных чиновников, убирая потенциальных изменников>{718}. Как всегда, надо было присматривать за периферийными княжествами. Лангобарды, авары и славяне все еще оставались опасными соседями, так что оголять границы было нельзя. Кроме того, в Провансе в 599 г. снова появилась чума>{719}. Двигать армии во время эпидемии было неразумно; франки это понимали, в отличие от королей времен Столетней войны.
Только в 600 г. Брунгильда почувствовала себя достаточно уверенной в своих силах, чтобы возобновить враждебные действия против Нейстрии. Она направила австразийские и бургундские армии на Париж. В свою очередь навстречу им повел войска Хлотарь II. Сражение произошло близ Дормеля, в нынешнем департаменте Сена-и-Марна, и закончилось полной победой Брунгильды. Хлотарю II пришлось обратиться в бегство, и города Парижского бассейна были возвращены. Королева предпочла остановить свои войска. Она заключила договор с загнанным в угол королем Нейстрии, чтобы определить новые границы трех королевств. Бургундия Теодориха II вернула себе всю область между Сеной и Луарой до Бретани, а Австразия Теодоберта II — территории между Сеной и Уазой, а также «герцогство Дентелин», в основном занимавшее северо-западную часть франкского мира>{720}. Хлотарю II остались лишь двенадцать графств, находившихся по преимуществу в низовьях Сены>{721}.
Этот огрызок Нейстрии больше не представлял реальной военной угрозы, но все-таки это был настоящий Teilreich. В этом качестве он сохранил администрацию и дворец, управляемые майордомом по имени Ландерих (Landericus). Текст договора 600 г. также признавал легитимность Хлотаря II, и это значило, что ему больше не грозит устранение, подобно какому-нибудь Гундовальду. Впрочем, молодому королю надо было развеять все сомнения относительно своей принадлежности к царствующей династии. Женившись, он дал своему первенцу самое «меровингское» из всех возможных имен — Меровей>{722}.[142] Двадцать лет назад другой Меровей ненадолго стал супругом Брунгильды. Этот ономастический выбор можно расценить так: король Нейстрии протягивает руку старой противнице его матери.
Итак, Брунгильда дала Хлотарю II возможность дальше жить, царствовать и даже играть в примирение. Ее ничто к этому не вынуждало. После того как нейстрийская армия была раздавлена при Дормеле, трудно сказать, что помешало бы отправиться в погоню за Хлотарем II и взять его в плен. Кроме того, Брунгильда вернула себе Париж, и ей было бы легко разорить гробницу Фредегонды и выбросить ее тело из базилики святого Германа. Удаление праха вдовы Хильперика из некрополя нейстрийской династии было бы замечательным способом публично отказать Хлотарю II в легитимности. Если воображать Брунгильду злопамятной, то уничтожение останков тоже было бы характерным жестом продолжения королевской файды. Но об осквернении могилы Фредегонды не упоминает ни один источник.
Посягательство на особу Хлотаря II или, опосредованно, на его репутацию парадоксальным образом повредило бы самой Брунгильде. В представлении магнатов Regnum Francorum уния Австразии и Бургундии была еще оправдана только существованием независимой и враждебной Нейстрии, от которой надо было защищаться. Устранение сына Фредегонды с политической сцены было бы чревато междоусобной войной.
