Королева Брунгильда - [117]

Первое послание — это письмо, написанное от имени Хильдеберта II и адресованное патриарху Константинопольскому Иоанну Постнику^{615}. В нем король просил своего именитого корреспондента похлопотать об освобождении Атанагильда. По существу это письмо было рассчитано прежде всего на то, чтобы уточнить статус ребенка: франки считали, что Маврикий содержит внука Брунгильды как пленника, а не как гостя, и византийский двор должен был это осознать.

Второе письмо было составлено от имени Брунгильды и адресовано императрице Константине, супруге Маврикия^{616}. При его сочинении королеве, вероятно, помогали (может быть, Венанций Фортунат), но тон достаточно оригинален, чтобы оценить руку самого автора. А ведь перед нами шедевр той аллюзивной прозы, которую так ценили любители писать письма в VI веке. В самом деле, Брунгильда для начала сообщает своей корреспондентке, что все франки отныне признали Хильдеберта II совершеннолетним. Это полностью соответствовало истине, и, казалось, регентство на том должно было прекратиться. Но королева, упоминая собственную инициативу отправить посольство, тут же сообщает о секретных посланиях, которые велела передать императору она, и о том, что послы Бабон и Грипон — люди, «верные» лично ей. Большего не требовалось: византийцы были достаточно искушены, чтобы понять — совершеннолетие короля ничего не изменило, и королева-мать по-прежнему руководит австразийским дворцом.

Указав на это, Брунгильда может перейти к сути проблемы, а именно к освобождению Атанагильда:

Судьбе было угодно, миролюбивейшая императрица, чтобы мой юный внук, еще ребенок, в невинные годы был вынужден испытать изгнание и попал в плен. Вот причина, по которой я умоляю Вас во имя Искупителя всех народов: Вы не обречены пострадать от того, что у Вас отберут преблагого Феодосия, вырвав любимого сына из объятий матери, Ваши глаза неизменно наслаждаются зрелищем его присутствия, Ваша утроба испытала чары его августейшего рождения, — повелите же, по милости Христовой, дабы мне позволили возвратить себе дитя обратно; да сможет и моя утроба найти успокоение в его объятьях, испытав страшнейшие муки в отсутствие любимого внука. Дочери у меня более нет; да не утрачу я тот нежный залог, который она мне оставила. Я уже истерзана смертью своего ребенка; пусть исцелит меня Ваше вмешательство; пусть мой внук, пленник, поскорей вернется. Воззрите не мои страдания, воззрите на его невинность. Возмещением вам станет слава, какой одарит Вас Бог, всеобщее спасение; да будет пленник отпущен, да зародит это любовь между обоими нашими народами и да укрепится благодаря тому мир между ними.

За выспренностью стиля здесь надо разглядеть ожесточенность эпистолярной борьбы. При поверхностном чтении кажется, что Брунгильда играет на материнских чувствах: гордость рождением ребенка, нежность по отношению к новорожденному, страх утратить хрупкое и столь драгоценное дитя — все это, конечно, императрица испытала в отношении собственного сына. В качестве контрапункта франкская королева с надрывом описывает свою скорбь, свое материнское страдание и свои надежды как бабушки. Женщина говорит с женщиной. Но Брунгильда также знает, что ее письмо Константине будет рассмотрено и под политическим углом зрения. Поэтому она делает все новые и новые намеки и скрытые заявления. Так, в ее призывах к небесной благости Бог именуется «Искупителем всех народов» и «Всеобщим спасением». Иначе говоря, Константинополю не следует забывать, что франки тоже католики; если император считает нужным сохранить на Западе репутацию поборника ортодоксии, с его стороны было бы очень дальновидным освободить маленького принца, который для него единоверец. В этом заявлении слышится эхо предложений Маврикия, который в письме от 1 сентября 585 г. требовал от франков сразиться с лангобардами во имя христианской солидарности. Пусть же басилевс подаст пример! В противном случае австразийский дворец не преминет провозгласить Ингунду мученицей, что, конечно, станет не лучшей рекламой Империи. Что касается финала послания Брунгильды, он особо ясен: пленение Атанагильда разрушило «любовь» между франками и византийцами; даже «мир» (то есть военный союз) стал хрупким. Если император не выпустит пленника, это будет чревато последствиями.

Завершает корреспонденцию 585–586 г. последнее послание, составленное Фортунатом от имени Хильдеберта II. Король написал письмо порфирородному Феодосию, чтобы пожелать ему счастливо прожить детские годы и в свое время наследовать отцу — блага, которое доставалось не всем принцам. Мимоходом его просили активно способствовать освобождению Атанагильда. Поскольку означенному Феодосию в лучшем случае исполнился год, на самом деле послание адресовалось его отцу, императору Маврикию. Тот должен был понять, что ему следует вернуть Атанагильда семье, питающей в отношении последнего большие планы.

Увы, всей виртуозности франкской канцелярии оказалось недостаточно, чтобы добиться возвращения внука Брунгильды. В 585 г. в отношениях между империей и Австразией возникла напряженность, сведений о которой в документах мало