Король Яяти - [20]

Яяти, все живое противится смерти, но не может избежать ее. Таков закон творения, в котором рождение и смерть едины. Извечная сила заставляет древесные ветви одеваться юной листвой, и она же осыпает пожухлые листья. Все живое от рождения несет в себе семя смерти. Все двуедино: восход и закат, тепло и холод, свет и тьма, день и ночь, женщина и мужчина, наслаждение и страдание, тело и дух, жизнь и смерть. Уток и основа бытия, ткань мироздания, в которой проявляет себя изначальная сила.

Король Нахуша был великим воителем. Да вдохновишься и ты его примером. Но помни, Яяти, тот правитель превыше всех благословен, чьи подданные благоденствуют; истинно добродетельный король должен быть подобен Камадхену, священной корове, чье молоко неиссякаемо, ибо король бывает счастлив счастьем своих подданных. Служи им хорошо, а я буду молиться о ниспослании тебе сил на это.

На сем намеревался я завершить мое письмо, но истинно говорится — беда не приходит одна.

Молодой послушник возвратился из королевства асуров и поведал нам о гибели Качи. Премудрый Шукра принял Качу и сделал своим учеником. Однако асуры, не доверяя Каче, строили всяческие козни против него. Они подстерегли Качу на лесной опушке, когда он пас там стадо своего учителя, убили его и тело бросили волкам.

Вот все, что удалось узнать послушнику, который и своею жизнью рисковал, отправившись лазутчиком к асурам. Качи больше нет.

Яяти, слезы невольно пролились из моих глаз и размыли строки, обращенные к тебе. Не смог я удержать их, ибо и отшельник, отринувший все земное, не более чем человек.

Я томлюсь воспоминаниями о Каче, о великих его добродетелях. Я уповал на то, что чистота его души поможет нам остановить войну. Но человеку дано только надеяться, а свершение его надежд…

Призывая тебя помнить, что смерть есть естественное продолжение жизни, я сам оплакиваю гибель Качи. Не сделаешь ли ты из этого вывод, что мудрость лишь на то годна, чтобы утешать других? Нет, Яяти, нет, поверь мне: все сущее едино, но человеку трудно прозреть единство, ибо безмерно многообразие, через которое оно явлено.

Поклонись за меня королеве — я молю бога, чтобы укрепил он ее дух».

Меня тронуло лишь то, что написал Ангирас о своих слезах и о размытых ими строчках. Все остальное — слова, пустое философствование.

Разве философией живет человек? Отнюдь — живет надеждой, мечтами, любовью, славой, доблестью. Все эти бородатые святоши любят поучать, а сами… Другое дело — Кача, который смертью утвердил то, во что верил. Так сильна была его вера, что заменяла ему оружие. Я представил себе лицо Качи, озаренное отвагой, — он наверняка смотрел прямо в глаза асурам, когда они набросились на него. Взялся рукой за коралловые четки, которые всегда носил на шее, и сказал:

— Можете растерзать на куски мое тело, душа все равно будет жить!

А я вместо того, чтоб совершать подвиги, прозябаю во дворце!

Но что мне делать? Несмотря на смерть отца, нигде не вспыхнуло ни единого бунта, все тихо и спокойно, государственные дела не требовали моего вмешательства. Я сидел, как павлин в золотой клетке, а Кача тем временем орлом воспарил в небеса! Мне хотелось доказать, что я способен на подвиг, что я отважен, силен, решителен! От этих мыслей я не спал всю ночь, а заснув под утро, во сне увидел Яти.

— Эй ты, — насмешничал Яти, — никчемный, низкий трус и коварный негодяй! Вон с моего престола, не то я прокляну тебя!

Наутро я рассказал матери о сне и о словах Яти.

Она спросила, пристально глядя мне в глаза:

— Яяти, я надеюсь, ты говоришь правду?

— Клянусь отцом!

— Не надо! — резко оборвала мать. — Лучше бы ты нашел другую клятву! Твой отец был храбрым воином, но он не умел выполнять обещания, которые давал мне!

Мать впервые так заговорила об отце… Я всегда думал, что родители нежно любят друг друга, но, видимо, то было просто лицедейством. Мать изображала счастливую супругу, а отец… Тоже разыгрывал роль?

— Сын, — смущенно прошептала мать, — кому не было больно, тот не понимает чужой боли… Ты мужчина, ты никогда не сможешь понять женскую муку. Разве была я королевой? Я была всего лишь безропотной служанкой короля. Исполняла его желания, свои же таила в себе. Неужели мне суждено и дальше жить так?

Может быть, впервые в жизни мать произнесла слова горькой правды. Жалость к ней стиснула мое сердце:

— Я не хочу быть причиной твоей боли!

В порыве сострадания и нежности я простерся перед матерью и коснулся ее ног.

Мать тихо плакала.

С великой неохотой дала она согласие, чтоб я отправился на поиски Яти в восточную Арияварту. Мать не возражала и когда я заявил, что желаю уехать незаметно, в сопровождении немногих воинов.

Однако она взяла с меня клятву, что, если мне не удастся обнаружить Яти, я вернусь в Хастинапуру.

Мать сначала хотела было сама сопровождать меня, но я сумел убедить ее, что походная жизнь ей будет не по силам, а главному министру не справиться с делами без нее. Тогда мать настояла, чтобы со мною ехал Мандар — доверенный слуга главного министра, который должен был безотлучно находиться при моей особе. Мать даже уговаривала меня взять с собой прислужниц — чтобы я не терпел неудобства ни в чем.