Король-Солнце Людовик XIV и его прекрасные дамы - [22]

Без друга, у любви покражу составляют.

Увлечение короля поэзией продлилось недолго, ибо он как-то, не раскрывая имени автора, отдал очередное творение на суд маршала де Граммона, который с резкой прямотой, свойственной вояке, признал стихи слабыми. Луи перешел на прозу, но времени на эти излияния, которые отправлялись даме сердца два-три раза в день, у него не хватало, и он возложил это поручение на маркиза Ф. Данжо[20]. Послания пошли таким потоком, что Луизе уже было затруднительно отвечать на них, и она также обратилась к маркизу с просьбой отвечать на письма возлюбленного. Данжо довольно долго переписывался сам с собой, пока терзаемая муками впадения во грех лжи Луиза не повинилась своему царственному возлюбленному. К счастью, Луи воспринял эту историю как комическое недоразумение, искренне хохотал и с еще большим благоволением стал относиться к Данжо за его эпистолярный дар и проявленное умение хранить тайны.

По-видимому, король понял, что Луиза любит его самого, а не ореол правителя, и это покорило его. Безусловно, девушка завоевала его сердце не только своим мастерством отчаянной наездницы, но и своей любовью к музыке и пению, познаниями в литературе и истории, умении выразительно танцевать в балетах. Да и вся манера держаться этого чистого, временами по-детски наивного создания разительно отличалась от поведения окружавших его девиц и дам, неприкрыто соревновавшихся в охоте за благосклонностью короля.

Луизе не было суждено долго бороться со своей страстью. Как это ни странно, но преградой на пути влюбленных стало элементарное отсутствие места, где они могли бы без помехи предаться близости, которой так жаждали. Все покои замка представляли собой натуральный проходной двор, совершенно непригодный для уединения, к тому же Луизе приходилось разделять комнату с другими фрейлинами. На помощь пришел еще один поверенный в сердечных делах короля, граф де Сент-Эньян, первый камергер и губернатор Турени. Он давно знал Луизу, поскольку в свое время служил капитаном гвардейцев-телохранителей герцога Гастона Орлеанского. Граф учтиво предоставил в распоряжение короля свою комнатку на самом верхнем этаже замка, и там летней ночью, раздираемая муками противоречий между осознанием греха, совершаемого по слабости душевной, и непреоборимой страстью к любимому человеку, Луиза отдалась королю.

Первые испытания

Слухи о новом увлечении сына вскоре дошли до Анны Австрийской и вызвали у нее сильное неудовольствие. Она вновь призвала его к себе и начала читать проповеди относительно его долга перед Богом и государством, а также об опасности интриг, которые могут затеять люди, вознамерившиеся воспользоваться этой новой привязанностью. Однако Людовик, постепенно входивший во вкус правления государством, считал, что вполне может сочетать удовлетворение своих страстей с исполнением государственного долга. Единственное, что он пообещал взволнованной матери, – так это держать в тайне свой роман, дабы известия о нем не повредили здоровью королевы и ребенка, которого она носила во чреве. Во всяком случае, Мария-Терезия довольно долго оставалась в неведении относительно нового увлечения супруга.

Однако не все люди, заинтересованные в благоволении короля, проявляли подобную беспечность. Один из самых могущественных и, уж точно, самых богатых людей королевства, суперинтендант финансов Николя Фуке, прекрасно знавший цену всем и всему, ни на минуту не терял бдительности и всегда держал ухо востро. Весь двор был охвачен сетью его шпионов, на которых он денег не жалел. Здесь уместно пояснить, что придворный штат набирался из числа дворян и дворянок с безупречной древней родословной. Увы! За душой у этих кавалеров и дам зачастую, кроме ветхих жалованных грамот да полуразваливавшегося родового замка, не было ничего. В особенно незавидном положении оказывались женщины. Никому не были нужны невесты-бесприданницы, а при дворе не жаловали засидевшихся в девицах вековух-фрейлин – покои дворца надлежало оживлять прелестными молоденькими нимфами. И Фуке покупал верность придворных дам, причем за ценой не стоял. Кому-то из них он давал приданое, дабы обеспечить возможность сочетаться браком со своим поклонником, другим дарил драгоценности и кружева либо деньги для поддержания туалетов на достойном уровне и оплаты карточных долгов. Некрасивый и болезненный Фуке был тем не менее весьма охоч до женского пола, и кое-кто из дам охотно продавал не только лояльность королевским особам, но и свое тело. Сохранилось много писем прекрасных девиц и дам, которые изъявляют готовность ответить на его притязания. Одна из них, надо полагать, весьма набожная, уже получившая от Фуке 10 000 экю, откровенно пишет ему, в надежде получить равную сумму: «Мне отвратен грех, но еще больше я ненавижу бедность».

Отсюда понятно, что, когда суперинтенданту весьма оперативно донесли о появлении у короля новой пассии, он подошел к этой новости по-деловому. Невидная и недалекая, по словам его осведомителей, провинциалка явно была не более чем преходящим увлечением, но на текущий момент могла очень даже пригодиться. Исходя из своего жизненного опыта, Фуке полагал, что купить можно любого. И суперинтендант подсылает к Луизе одну из своих посредниц с предложением 20 000 пистолей (по нынешнему курсу это равняется примерно трем миллионам евро) и обещанием, что она более не будет нуждаться ни в чем. На такой шаг мог пойти только человек, не имевший ни малейшего представления о честности и бескорыстности этой поистине непорочной души. Сохранилось письмо посредницы, в котором она пишет: «Не могу без гнева вспомнить о том, как сия ничтожная девица отчитала меня… Она так ополчилась на меня, непрестанно с великой гордостью твердя, что не пошла бы на сей бесчестный шаг и за пятьдесят тысяч ливров……из-за опасения, как бы она не рассказала о сем королю, не следовало бы вам опередить ее?..как бы случайно обмолвиться ему, что она потребовала у вас денег, а вы отказали?»