Король-предатель. Скандальное изгнание герцога и герцогини Виндзорских - [71]

Позже Мерфи напишет о герцоге, что «его концентрация внимания составляла максимум две с половиной минуты; и когда история предыдущей ночи ясно читалась в его дрожащих руках и налитых кровью глазах… становилось ясно, что еще один рабочий день пройдет впустую»[632]. Не помогало и отсутствие поддержки этого предприятия со стороны Уоллис, отдававшей предпочтение общественной жизни. Было похоже, что она возмущена тем, что герцог делает что-то для себя, и не хотела, чтобы он возвращался к прошлому.

* * *

Весной 1949 года Георг VI лежал в постели в Букингемском дворце после операции по удалению участка нерва у основания позвоночника. Такие меры были предприняты с целью противодействия атеросклерозу, от которого теперь страдал король в результате слишком сильного стресса – и слишком большого количества сигарет. Существовала опасность, что ему придется ампутировать обе ноги. Недееспособность короля предоставила возможность его старшему брату.

«Король тяжело болен и вышел из игры», – написал Кеннет де Курси герцогу. И добавил:

«Я могу сказать вам совершенно конфиденциально, что вопрос о регентстве уже обсуждался, и представляется достаточно вероятным, что в настоящее время [регент] будет назначен. Если регентство будет в первую очередь зависеть от Маунтбеттенов [то есть лорда Маунтбеттена и принца Филиппа], последствия для династии [Виндзоров] могут быть фатальными, и я не сомневаюсь, исходя из моей информации, что Маунтбеттены, хорошо осведомленные о ситуации, сделают все, что в их силах, чтобы усилить свое влияние на общественное регентство, на будущего монарха… Все эти опасности можно было бы предотвратить, упрочить позиции, и я считаю, что Династия будет надежно защищена, если герцог вернется жить в Англию»[633].

Амбиции Виндзоров обосноваться, хотя бы временно, в Великобритании после войны были основаны на знании о плохом состоянии здоровья Георга VI и желании быть наготове, если герцогу потребуется исполнять обязанности временного регента. Их подозрения в том, что дядя принца Филиппа, лорд Маунтбеттен, попытается повлиять на молодую королеву Елизавету II, были настолько сильны, что Виндзоры и де Курси всерьез восприняли идею мягкого государственного переворота. В этом случае регентства не будет, и любая возможность для герцога повлиять на ситуацию отпадает.

* * *

В августе 1950 года Виндзоры были приглашены на вторую свадьбу Германа Роджерса – Кэтрин умерла в мае 1949 года[634]. Его новой невестой стала вдова Люси Ванн. Чего герцог не понимал, так это того, что Уоллис, сама давно влюбленная в Германа, все еще имела на него виды. «Нет никаких сомнений в том, что эти женщины были соперницами в любви, – вспоминала невестка Люси Китти Блэр. – Обе хотели Германа. Уоллис вцепилась бы в него и велела герцогу убираться»[635]. Уоллис ясно выразила свои чувства, сказав Люси Ванн: «Ты ответишь за все передо мной, если с Германом что-нибудь случится. Он единственный мужчина, которого я когда-либо любила».

«Как мило со стороны герцогини», – ледяным тоном ответила Люси[636].

«Ее скука в собственном браке обострилась, и она уже не была такой сдержанной, как раньше, когда дело доходило до сокрытия своих чувств», – говорит один из друзей Виндзоров[637]. Не сумев отговорить Германа от женитьбы на Люси, Уоллис попыталась отомстить другими способами. На свадебном подарке – старинном серебряном подносе – была надпись: «Герману Ливингстону Роджерсу по случаю его свадьбы 9 августа 1950 года от Эдуарда и Уоллис». Никакого упоминания о Люси и неправильной дате[638].

Утром в день свадьбы, дата которой была перенесена в угоду Виндзорам, как раз в тот момент, когда Люси направлялась в мэрию на гражданскую церемонию, Уоллис начала дергать за воротник подвенечного платья Люси. «Мы не можем допустить, чтобы ты сегодня так выглядела! – Она тянула и крутила атлас, пока он не стал совершенно бесформенным. – Вот! – сказала она. – Так-то лучше!»[639]

Прием должен был состояться между 18 и 19 часами, и Виндзоры привлекали внимание не меньше, чем молодожены. Когда они не прибыли к 18:15, гости начали расходиться. В 18:45 появились Виндзоры, утверждая, что они были со своим архитектором. «Но Уоллис, он был на нашем приеме», – сладко сказала Люси[640].

Позже, за ужином, Уоллис монополизировала Германа, предложив им вместе побеседовать по-китайски. Герман, все еще свободно владевший языком, но знавший, что в ее лексиконе от силы три слова, и не желавший быть втянутым в игры, притворился, что забыл язык. Ее прощальным выстрелом было затолкать герцога в их машину и уехать, оставив жениха и невесту самостоятельно добираться домой[641].

Герцог и герцогиня продолжали интриговать тех, кто с ними встречался. Диана Купер, обедавшая с ними в октябре 1950 года, позже писала:

«Уоллис ужасно оживлена, и я почему-то не думаю, что дело в выпивке – скорее, в амфетаминах. Она неловко твердит одно и то же… Я разговаривала с герцогом после ужина (особая мука) о Багамах. «Видите ли, мне было несколько непросто. Я был Королем-императором, и вот я третьесортный губернатор». Он произносит такие вещи так просто – без удивления, без смеха, без кавычек»