Король-предатель. Скандальное изгнание герцога и герцогини Виндзорских - [68]
«На первый взгляд он кажется необычайно моложавым, мальчишеская фигура и маленький вздернутый носик придают ему очень юный вид. Но когда приглядываешься к нему внимательнее, то испытываешь почти неприятный шок, видя, какое у него старое, морщинистое и озабоченное лицо и какое жалкое выражение. У него золотистые волосы, они, должно быть, выкрашены, потому что ему, по всей видимости, за пятьдесят… Он был дружелюбен и внимателен, но было ужасно осознавать его неуравновешенность.
Герцог много говорил, неинтересно, но живо – на самом деле он почти не замолкал. Мы обсуждали конференции, русских, трудности с прислугой, французов, места, где он побывал. Я завидую его замечательной памяти, он, казалось, запоминал даты и имена с легкостью и точностью. Он говорил с сильным американским акцентом и употреблял американские выражения, которые меня несколько раздражали. Он продолжал смотреть на часы и гадать, почему герцогиня не приехала, и, наконец, бросился в соседнюю комнату, чтобы позвонить и выяснить, что ее задержало»[608].
Когда принцесса Елизавета вскоре после этого объявила о своей помолвке с Филиппом Маунтбеттеном, приглашения на ноябрьскую свадьбу не было – Виндзоры стали единственными близкими родственниками, которых не было среди 2200 гостей.
«Я всегда надеюсь, что однажды вы предложите мне привести Уоллис к вам, так как мне очень грустно думать, что вы с ней никогда по-настоящему не встречались, – написал герцог королеве Марии. – Было бы действительно трагично, если бы ты, моя мать, никогда не узнала девушку, на которой я женился и которая сделала меня таким блаженно счастливым»[609].
Вместо этого они вернулись в Нью-Йорк, где подружились с композитором Коулом Портером, у которого там тоже была квартира. В канун Рождества пара устроила большой ужин.
«Нас было человек 20», – вспоминал журналист Сесил Робертс. Он писал:
«Войдя в апартаменты, которые они постоянно снимали, я был поражен почти царственным великолепием. Там были портреты Георга III и Георга IV в полный рост в коронационных одеждах, другие предки герцога, некоторые в регалиях Подвязки, все освещенные, в длинном салоне. Два лакея одеты в ливреи. Это было парадное мероприятие, женские декольте, украшенные драгоценностями. Герцогиня носила маленькую диадему на своих черных, гладко зачесанных назад волосах. Платье из вишневого шелка подчеркивало ее стройную фигуру. Столовая сияла серебром, граненым стеклом, цветами. На салфетках был вышит королевский герб. Это не было похоже на изгнание.
В салоне после кофе мы начали таскать крекеры и петь колядки. После этого были общие песни. Герцог в бархатном вечернем пиджаке сливового цвета подошел к роялю и начал петь. У него был большой репертуар, хороший голос, и он превосходно исполнял некоторые немецкие, ланкаширские, шотландские и ирландские песни. Его а-ля Гарри Лаудер «О, приятно вставать утром, но лучше лежать в постели» стал истинным шедевром, вишенкой на торте. Вечеринка закончилась в три часа утра»[610].
В феврале 1948 года пара побывала во Флориде, а в следующем месяце они провели месяц в круизе по Карибскому морю. Там Виндзоры встретили Эрнеста Хемингуэя на Кубе – в качестве гостей Джо Дэвиса, бывшего американского посла в России, и его жены Марджори Мерривезер Пост[611]. В апреле и мае Виндзоры были на Лонг-Айленде, остановившись в Северне, поместье в Локуст-Вэлли другой подруги, Полли Хоу. «Местные хозяйки были несколько смущены, когда их попросили представить свои списки гостей герцогине, прежде чем она согласится посещать какие-либо вечеринки. Еще больше они расстроились, когда эти списки были возвращены с вычеркнутыми некоторыми именами»[612].
Затем пара стала почетными гостями на открытии отеля Роберта Янга Greenbrier в Западной Вирджинии. Это была четырехдневная феерия, оплаченная Янгом для «300 лидеров бизнеса, правительства, общества, мира кино и спорта», включая Фреда и Адель Астер, Сэма Голдвина, Герберта Гувера, Боба Хоупа, президента Трумэна, Бинга Кросби и Уильяма Рэндольфа Херста. Герцог играл на барабанах в песне «Как дела в Глокка Морра» во время антракта.
Обеспокоенные леворадикальным правительством Франции, Виндзоры теперь подумывали о переезде в Швейцарию или Ирландию – Кеннета де Курси пригласили для зондирования обстановки с президентом Ирландии Эймоном де Валерой. Пара дажа купила участок на юге Испании, чтобы построить дом. Девятимесячная поездка в Америку до июня 1948 года стала частью плана обосноваться в Соединенных Штатах, но в конце концов их потянуло обратно во Францию, отчасти потому, что они не могли найти подходящий дом. Но в основном из-за привлекательных налоговых льгот, которые им предоставили французы[613].
Аренда в Ла-Крое закончилась весной 1949 года – среди их последних гостей были Черчилль и Бивербрук. Теперь их единственным домом должен был стать Париж. Виндзоры отказались от номера в «Ритце» и сняли четырехкомнатную квартиру на улице Фейсандери, 85, недалеко от Булонского леса, которую арендовали у промышленника и филантропа Поля-Луи Вейллера[614].
Густая живая изгородь и высокие кованые ворота защищали дом от улицы. Внешний холл вел в большую прихожую, где портреты герцога разных возрастов украшали стены, а элегантная мраморная лестница вела на небольшую площадку, где стояла мраморная лошадь, глядя вниз по лестнице. Герцогине это не понравилось, и статуя была спрятана за ширмой. Лестница вела в гостиную, столовую, библиотеку и кабинет герцогини. Наверху располагались спальни. В одной ванной комнате, оформленной Элси де Вулф, стены были отделаны леопардовой шкурой, а в доме стояли письменный стол Марселя Пруста и восемь стульев, принадлежавших Марии-Антуанетте.
