Король отверженных - [37]

– Сирил, я слышал, ты недавно попал в неприятности.

– Что? – встрепенулся Сенлин, отрываясь от своих мыслей. Он оглянулся и увидел улыбающегося Вила. – Неприятности? Вы имеете в виду дырку в моих носках?

Смех Вила был подобен боевому кличу, отчего соседствующие аристократы сплотились вокруг него.

– Нет, я про хода в переулке и тех двух идиотов… как их звали?

– Браун и… тот, долговязый. Э-э, Кавендиш, – сказал граф с рыжей бородой и желтыми, как кукуруза, зубами.

– Да, эти два идиота. Убиты ходом. И по-видимому, коротышкой. Я рад, что мне не придется произносить надгробную речь. – Круг мужчин фыркнул в знак согласия. По тону герцога Сенлин понял, что убитые не были членами «Клуба талантов». Он оглянулся и увидел, что большинство дворян на орбите вокруг герцога и герцогини носят знакомую эмблему. – Эйгенграу сказал, что они уже лежали, когда ты появился и спугнул грязючника.

– Да, – сказал Сенлин, хотя и без особой уверенности. Интересно, почему Эйгенграу изменил детали его рассказа? Чтобы облегчить ход расследования? В качестве личного одолжения? Сейчас, похоже, не было времени вникать в это дело. – Я слышал, что этого человека поймали.

– Да, мы же не можем допустить, чтобы безумные ходы бегали вокруг и убивали людей, не так ли? – Герцог отпил шампанского, и Мария, которая только что поддерживала беседу с женой рыжебородого графа, кивая ей, теперь потянула герцога за руку и сказала нечто, предназначенное только ему. Герцог нахмурился, слушая ее, возможно раздраженный тем, что его прервали, но по мере того, как она говорила, его лицо просветлело и наконец расплылось в улыбке, адресованной Сенлину. – О, вот это мысль! Сирил, а ты не подвержен морской болезни?

– Нет, – ответил он и, почувствовав разочарование герцога, быстро добавил: – Ну разве что на воздушных кораблях. По пути сюда мне приходилось постоянно свешиваться через перила. И еще на лошадях… Меня всегда тошнит верхом. И мне не нравятся кресла-качалки. У кресел не должно быть жажды странствий. У нас нет столов-качалок. А зачем кресла-качалки? Это же непристойно! В остальном же у меня крепкая конституция.

– Да, Сирил, тебя послушать, ты просто кремень. За кремень! – объявил герцог, снова поднимая бокал. Сенлин отважно стукнул собственным по гипсовому носу маски и пролил шампанское на сюртук. – Я спросил, потому что у моей жены появилась мысль. Она хотела бы услышать больше по поводу того, как ты себе представляешь турне по всей Башне, но еще – показать наше новейшее развлечение. Мы его называем «веселой петлей». Это что-то вроде поездки на санях, но под землей. Ты сможешь рассказать ей все о своей грандиозной идее и…

– И этом безумии с разделением моего имени на буквы и их продажей, – вставила Мария. – О, вот М для вас, и А для вас, а для вас – Р… – Она изобразила, будто раздает буквы благородным дамам из компании. – А вам полагается Я, мистер Пинфилд.

Она сделала вид, что хочет бросить в него букву. Он вздрогнул, и дамы захихикали. Но Сенлин не испугался пантомимы; он съежился от страстного презрения, от которого она вся дрожала, сердито глядя на него.

– Как вам вообще взбрело в голову, что я доверюсь незнакомцу? Вы, кажется, проделали очень хорошую работу, набив голову моего мужа воображаемыми богатствами, но я обещаю: меня надуть с такой легкостью не удастся. Поэтому… – Она стянула перчатки, пока говорила. – Сделаем круг по веселой петле: убедите меня, что вы не подлец. И если извергнете свой ужин, не доехав до конца, сделка отменяется.

Герцог рассмеялся:

– Я же предупреждал тебя, Сирил: она очень вспыльчивая женщина!

Сенлин позволил компании утащить себя к короткому, огороженному веревками железнодорожному пути. Веселый отряд герцога обошел строй дворян, ожидавших очереди, хотя Вил пожал руку половине джентльменов, раздавая приветствия, комплименты и обещания, как будто они стояли в его собственной приемной. Двое пожилых швейцаров в синем приветствовали герцога салютом и быстро отвязали веревку, чтобы его сопровождающие смогли приблизиться к путям, где ждал своего часа вагончик. Вил щедро одарил обоих чаевыми.

Некий аристократ схватил Сенлина за плечи и встряхнул, хотя Сенлин и не знал, хотел ли тот поиграть ему на нервах или разжечь в нем энтузиазм. Кто-то забрал его бокал с вином. Швейцар спросил, есть ли у него свеча, и он пробормотал, что есть. Собравшиеся зааплодировали, и его толкнули на жесткую скамью вагончика. Впереди рельсы ныряли в туннель, во тьму. Он почувствовал, как кто-то занял место рядом. Им на колени опустили металлическую раму. Он увидел, как руки Марии сжимают переднюю кромку вагончика. Отметил золотой блеск ее обручального кольца.

Затем повозка, покачиваясь, двинулась в темноту. Механический резонанс пронесся волной по сиденью и дрожью пробежал по хребту Сенлина, радостные возгласы гостей сменились переходящим в завывание смехом, предназначавшимся ему: оцепенелому от ужаса боскопу, которого вот-вот стошнит на крутом повороте. Когда пол, казалось, ушел из-под ног и повозка рухнула в темноту, Сенлин закричал – но не от ужаса, а от муки.

Через мгновение рельсы выровнялись, и мрак слегка рассеялся от мягкого света электрических ламп на потолке, расположенном на расстоянии вытянутой руки. Камень вокруг них был так грубо обработан, что туннель казался естественной пещерой, словно проторенное водой русло подземного потока. Музыка и болтовня сменились мечтательно-размеренным стуком колес.