Король отверженных - [33]

Сенлин только начал делать вид, что смакует помойную воду из чашки, когда над горизонтом лестницы поднялся знакомый плавник черных как смоль волос. Генерал был так высок, что вентиляторы на потолке, колыхавшие воздух, казались из-за него неприятно низкими. Он отстегнул от бедра пистолет с длинным стволом и передал пояс, кобуру и прочее одному из полудюжины охранников, которые следовали за ним, точно свора собак.

Добродушная атмосфера Клуба нисколько не смягчила его суровости. Эйгенграу окинул комнату взглядом, похожим на луч маяка. Когда его взгляд из-под тяжелых век упал на «мистера Пинфилда», он остановился, как и сердце Сенлина.

Он был уверен, что генерал сверил его имя со списком пассажиров корабля и теперь пришел арестовать за мошенничество. Сенлин повернулся на табурете, лихорадочно размышляя о побеге. Он перепрыгнет через стойку бара, схватит бутылку с алкоголем и будет размахивать ею, как дубинкой, пока она не разобьется, а затем – рубить зазубренным остатком. Он пробьется вниз по охраняемой лестнице, в охраняемый вестибюль, через охраняемые двери. К этому моменту он, скорее всего, получит несколько ран, но продолжит бороться, превозмогая боль, и прорываться через площадь, к порту… далее его воображение иссякло.

На этот раз не будет ни спасения, ни избавления, ни чудесного поворота судьбы. Он умрет здесь – и умрет в одиночестве.

Он поднял палец, желая заказать стакан рома, и понял, что генерал возник на соседнем табурете. Он прислушался к тихому скрипу сапог Эйгенграу и шороху накидки, которую тот сбросил с руки. Сенлин попытался изобразить небрежное изумление, повернуться и сказать: «О, здравствуйте! Я вас не заметил». Но шея, казалось, срослась с позвоночником. Краем глаза он заметил, как бармен достал бокал высотой с вазу. Йоахим наполнил огромный сосуд живительным перидотом.

– За чудовищных омаров, – сказал Эйгенграу, поднося бокал к ястребиному носу. Он глубоко вдохнул, затем сделал глоток.

Чувствуя, что у него нет выбора, Сенлин повернулся лицом к генералу:

– Прошу прощения?

– Я как раз думал о вашей книге. Но «трилобиты» и «членистоногие» – язык сломаешь. Мне скорее по нраву «чудовищные омары». – Голос Эйгенграу был глубоким, а речь – торжественно-размеренной. – Необычное чтение для боскопа-бухгалтера, не так ли?

– Разве? – Сенлин пожалел, что сразу не сказал генералу, откуда взялась эта книга, но он подумал, что Сфинкс захочет ее осмотреть. Возможно, она уловила бы смысл, ускользнувший от него. – Меня всегда привлекала идея о том, что в древних морях существовала жизнь.

– Но почему же?

– Наверное, из-за тайны. Интересно же, что еще живет там – внизу, в темноте.

– Ну, я не ищу тайн. Они в достаточных количествах находят меня сами. Кстати говоря, мы разыскали вашего хода.

– В самом деле? – проговорил Сенлин с облегчением. – Быстрая работа!

– В городе не так уж много мест, где могут прятаться ходы, и они не самые умные существа.

– Вам, конечно, нужно, чтобы я его опознал.

– Нет-нет, в этом нет необходимости. Он уже сознался и назвал сообщников.

– Сообщников? Но ведь он действовал в одиночку? В переулке нас было только четверо.

– Ходы никогда не действуют в одиночку.

Сенлин нахмурился и, не успев одуматься, высказал несогласие человеку, который только что принес ему спасение:

– Я всегда считал, что ходы – это просто мужчины и женщины, которым не повезло.

– Это все равно что верить, будто шакал – всего лишь нечесаная болонка, а наводнение – переполненная ванна. Невезение хода отражает его природу. Ход рождается ходом, даже если какое-то время изображает из себя человека. – Генерал поднес к губам «флейту» с густым напитком и выпил. Когда он снова поставил бокал, тот был наполовину пуст. – Я и не знал, что боскопы – такое добросердечное племя.

– Это не так, но мы практичны. Кажется пустой тратой ресурсов расходовать столько человеческого потенциала и таланта на то, чтобы таскать мешки вверх по склону – ведь с этой работой справился бы кран или воздушный корабль.

– С каждым днем таких, как вы, становится все больше и больше. Видите ли, вот в чем беда общества: оно убаюкивает индивида верой в то, что безопасность, здравомыслие и порядок – естественные состояния. Вы думаете, что гуманизм облагораживает. Уверяю вас, это не так. Нет ничего жестокого в том, чтобы сказать: ходы – опасные, недоделанные, негодные души. Было бы жестоко наделять их возможностями и ответственностью, а затем ожидать успеха. Мы оказываем ходам большую услугу, поручая им простые и практичные занятия. Вы сами видели, что происходит, когда их руки бездействуют.

– Можете считать меня чересчур осмотрительным, но я своими глазами видел, что происходит, когда пара пелфийцев не принимает всерьез одного хода. С недооценки подчиненных начинаются революции.

– Ну, я бы не сказал… – Протест Эйгенграу оборвался из-за доставленных свертков Сенлина. Йоахим протянул ему три коричневые коробки, перевязанные белой бечевкой.

Прежде чем извиниться и уйти, Сенлин поблагодарил генерала за то, что тот нашел настоящего убийцу, и настоял на том, чтобы оплатить его выпивку.

Перед прощанием Эйгенграу сказал: