Король отверженных - [118]

– Да что ты? Предпочитаешь лежать лицом вниз или вверх?

– Наверное, я следую примеру твоей матери, ходдер: позволяю джентльмену решать самому.

Тарру хлопнул ладонью по воздуху:

– Перестань нести эту чушь про ходдера! Ты самый худший актер, которого я когда-либо видел, а я побывал в тысячах пьяных «театров и ужинов»[6].

– Или, как говорят твои друзья, «чаепитиях с Джоном».

– Содик видел тебя насквозь. Мне было неловко смотреть, как ты ухмыляешься и пожимаешь плечами, как будто кого-то дурачишь. Ты, кажется, ошибочно решил, что сарказм – законный драматический прием.

– И все же почему-то не в меня стреляли дважды за неделю, – сказал Голл.

– В меня стреляли всего один раз.

– А ты еще поговори! – Голл погрозил ему мушкетоном, который не очень-то устрашающе задребезжал.

– Что же с тобой случилось, если ты такой угрюмый? – спросил Тарру.

– Что со мной случилось? – Финн Голл швырнул кусок жучиной лепешки через плечо в зияющий овраг за спиной. – Со мной случился Томас Сенлин! Я знаю, что он не выглядит грозным. О, это меня и одурачило! Но за один вечер он убил моего управляющего, сбежал с моей восходящей звездой сцены, уничтожил мой порт и похитил мою личную телохранительницу. – Голл отмечал каждую жалобу, загибая палец. – Моим врагам потребовалась всего неделя, чтобы распотрошить остатки моего имущества, и еще неделя, чтобы обратить к взысканию все мои долги. – Он сжал руки в кулаки и затряс ими, как безутешный младенец. – У меня жена и шестеро детей! Шестеро! Ты хоть представляешь, где они сейчас? Они живут с родственниками, которые их ненавидят, стирают грязное белье в Купальнях. Младшей четыре года. Четырехлетняя девочка по двенадцать часов в день отжимает ссаные простыни. И ждет, когда отец выкарабкается из этого неизбежного ада и спасет ее! – Голл покрутил обтянутый кожей приклад своего оружия и впился взглядом в Сенлина. – Я дал тебе работу. Я дал тебе жалованье. И ты погубил меня за это!

Сенлин отряхнул руки и содрогнулся, проглотив остатки жалкой трапезы.

– Мне жаль, что так получилось с твоей семьей. Они мне действительно понравились, и мне не доставляет удовольствия слышать о страданиях любого ребенка. Но не притворяйся, что я воспользовался тобой или что я когда-либо был добровольным сотрудником. «Паровая труба» была человеческой мельницей, которая превращала женщин в шекели для твоего кошелька. А Родион был всего лишь театральным насильником, который охотился на своих подопечных. Ты не был бизнесменом. Ты был работорговцем, сутенером и вором. Та роль, которую я без малейшей охоты сыграл в твоем презренном ремесле, является источником бесконечного стыда. Если бы я мог вернуться и сжечь твой порт во второй раз, я бы это сделал.

Голл направил черное дуло мушкетона в грудь Сенлина. В уголках его рта пузырилась слюна. Даже не скрываясь, Тарру вытащил потускневший нож из саронга и положил на колено.

– Мне приятно видеть, как хорошо послужила тебе твоя порядочность, святой Томас, – сказал Голл, сплюнув. – Честное слово, приятно. Я принимал трудные решения, чтобы прокормить семью. Как поживает твоя жена?

– Не так хорошо, как мне бы хотелось, – сказал Сенлин, похлопывая себя по бедрам и тихо смеясь над недосказанностью, которую спутники не поняли. – Я уже несколько раз разочаровывал ее, но по-прежнему полон решимости ответить за неудачи. И твое отвращение ко мне не меняет того факта, что Джон прав. Ты не очень убедительный фанатик, ходдер Финн.

Перемена темы разговора приглушила гнев Голла. Оружие вернулось к нему на колени.

– Ну и что с того? Да какая разница? Я занимаюсь этим не ради их великой цели. – Он многозначительно потер пальцами.

– Ты же понимаешь, что в ту же секунду, когда ты примешь награду, Марат прикажет казнить тебя, – сказал Сенлин. – Это всего лишь проверка. Если ты возьмешь деньги, он убьет тебя.

– Ты этого не знаешь. – Финн Голл говорил с уверенностью, которая никак не отражалась на его лице.

– Содик сказал это прямым текстом. Кроме того, я уже встречался с Маратом. Я был в его лагере. Я сидел за его столом и слушал, как он философствует. – Сенлин покачал головой, вспоминая позолоченную тюрьму. – Он без всяких угрызений совести убивает ходов. Я даже сомневаюсь, что у него есть деньги, а если и есть, уверен, он не собирается отдавать их тебе.

– Думаешь, он не повесит капитана Мадда, убийцу ходов? – спросил Голл.

– Я, конечно, попытаюсь его от этого отговорить. – Неподвижный свет фонаря привлек облако маленьких бесцветных мотыльков. Они стучали по стеклянному шару, как дождь по окну.

– Держу пари, что, когда тебе отрубят голову, ты еще две недели будешь только подлизываться и пустозвонить. – Голл с приукрашенным раздражением потер лицо. – Посмотри правде в глаза, Том! Ты исчерпал свою удачу! У тебя все здорово складывалось. Ты выбрался из нескольких тяжелых передряг, но все кончено.

– Возможно. Но у меня все еще есть план.

– Неужели? – Голл изобразил смесь восторга и удивления. – Пожалуйста, расскажи нам, как ты планируешь сбежать с Черной тропы, с долгом на шее и с наградой за твою голову.

– Я скажу Марату все, что он захочет услышать, – сказал Сенлин.