Король на краю света - [5]

В те месяцы, которые посольство провело в Лондоне, обязанности доктора Эззедина были, по большому счету, необременительными. Ему надлежало заботиться о здоровье посла, но этот евнух каким-то образом оставался в добром здравии без особых усилий, словно английский воздух на него не действовал. Возможно, он был под защитой, потому что родился христианином: так иные дети переболевших чумой сами для нее неуязвимы. Кроме того, посол ввиду дипломатического протокола был недосягаем для английской пищи и в результате механического вмешательства не подвержен искушению, которое представляли гротескные англичанки, эти влажные, потные средоточия скверны, источающие то аромат роз, то запах лука.

Эззедин помолился, возблагодарил Аллаха. Он напомнил себе, что олицетворяет здесь силу и уверенность перед лицом бесконечных странностей, угроз здоровью и крепости ума. Он должен упрочить тела соотечественников (включая собственное) и снабдить их умы защитой против всего, что в этой стране было неправильным: полуобнаженных женщин, еды, тумана, грязи, опьяняющих напитков, интеллектуальной мягкости, бытующих на острове разновидностей ложной веры с ее ревностными сторонниками. В те дни, когда доктор мог нормально работать и дышать, чувствовать благодарность и надежду на будущее, а не горечь и страх, он засыпал, напоминая себе, что честно заработает награду по возвращении. Прикосновение Саруки станет воздаянием за храбрость перед лицом этих противоестественных созданий; смех Исмаила — за то, что он слушал их разговоры; приготовленные Сарукой яства — за кислые фрукты, которыми его угощали в хлипких дворцах; компания Исмаила, его маленькая рука в отцовской руке — за насмешки христиан, произнесенные шепотом.

И он просыпался, готовый снова приступить к своим обязанностям. Помимо общения с англичанами и пересказывания их речей ненасытному в своем любопытстве Джаферу бин Ибрагиму, Эззедин составлял гороскопы для посла и занимался жалобами других соотечественников на их физическое состояние: раздавал порошки и мази от болезней желудка и высыпаний на коже, готовил полезный бальзам для тех, кого угораздило развлечься с какой-нибудь англичанкой. В оставшееся время он изучал местные травы и растения и все больше сближался с алхимиком-астрономом королевы и натурфилософом доктором Ди. Этот добрый христианин с интересом беседовал с Эззедином. Обнаружилась удивительная вещь: доктор Ди обладал значительными познаниями в математике и медицине и даже читал переводы Аверроэса, Авиценны и аль-Хорезми. Двое мужчин сидели рядом на пиру в посольстве, потому что так устроил бин Ибрагим. «Мне говорили, вы оба любите рассматривать траву и грязь. Возможно, он знает секреты, которыми поделится с вами».

После этого празднества Ди пригласил Эззедина к себе домой, и бин Ибрагим одобрил визит, утвердив свою власть — с течением времени она делалась все более явственной — и контроль над передвижениями людей из посольства. «Потом расскажете мне, чему вы там научились. Если ему ведомы лекарства, о которых вы не знаете, проявите предприимчивость — и султан будет доволен. Если он захочет поведать об использовании королевой магии для ведения войн с иноземцами или переговоров с нами, еще лучше. Любые гороскопы, которые он составил для придворных, вы должны запомнить и немедленно пересказать мне».

Но про интриги или дворцовые тайны они совсем не говорили. Вместо этого ученый муж Ди застенчиво продемонстрировал своему новому другу философские инструменты для чтения по звездам, библиотеку и собственную стеклянную оранжерею для выращивания лекарственных трав. Все это значительно превосходило то, что Эззедин ожидал увидеть за пределами турецких или мавританских земель, и он похвалил хозяина дома, выразив надежду, что когда-нибудь сможет отплатить ему тем же, показав обширные чертоги, выделенные ему для ученых занятий в Новом дворце. Ди охотно принял приглашение, искренне желая совершить такое путешествие, и Эззедин был рад пробудить в англичанине некоторую зависть к знаниям магометан. Ди даже с сожалением признал, что построенное на средства султана, скорее всего, затмит то, что можно соорудить в Англии, где «люди слишком часто нервничают, узнавая о вещах, противоречащих их драгоценным заблуждениям».

Доктору Эззедину понравился доктор Ди — он понравился бы ему при любых обстоятельствах. Эззедин восхищался мудростью христианина, который мог шагнуть навстречу свету, увидеть проблески истины во тьме. Когда Ди однажды увез его за пределы Лондона в лес, где принялся по-латыни объяснять щедрость английской земли, Эззедина глубоко тронули энтузиазм и познания собеседника, а также обилие чудес, которые скрывали в себе чужеземные заросли. То был крайне редкий момент, когда Эззедин не стремился немедленно умчаться прочь с отвратительного острова.

— У меня есть сын. Его зовут Исмаил.

— Исмаил, — медленно повторил Ди, проговаривая каждый звук. — Вы гордитесь своим ребенком?

— Очень сильно. Он мудрый мальчик. Ему восемь лет. Он наделен неким родством — полагаю, это верное слово, — дарующим понимание животного мира, и отдельных животных тоже. Я не помню такого в себе, когда был в его возрасте. Недавно я случайно увидел его лежащим на камнях во дворе дома. Сначала я испугался. Я увидел только его маленькие толстые ножки, вытянутые на земле, но, завернув за угол, узрел маленькую собачку, сидящую на груди Исмаила. Я не знал ни эту собаку, ни откуда она взялась. Я наблюдал. Они не заметили меня. Мой мальчик почесывал собаку за ушами. Мне кажется, собаке явно нравилось мое дитя. Я наблюдал за ними, пока собака не отошла, решив понюхать что-то в углу.